Умер и позвонил

Она и так волнуется, хоть и пытается убедить всех, и в первую очередь себя, что она – сама уверенность, а тут еще мама:

– Мама, пойми, пожалуйста, все решено. Уже поздно что-то менять.

«Понимаю тебя, мама, понимаю. Но и ты меня пойми. Пожалуйста.»

Отражение в зеркале ее вполне устроило. Да, именно так и должен выглядеть взрослый серьезный человек: строгая прическа, нарядная белая блузка, темно-синяя расклешенная юбка. Еще недавно она так выходила на сцену, а сейчас…

Она надевает изящные лодочки на невысоком каблучке, берет сумочку и папку.

И быстро выходит из квартиры, чтобы не видеть огорченного маминого лица, не слышать очередных вздохов, уговоров и причитаний (наслушалась за последнее время, хватит!).

А утро такое прекрасное, такое свежее майское утро, и люди спешат себе на работу и даже не подозревают, куда и зачем она идет.

Вот и это здание с соответствующей табличкой.

– Мне нужен ваш главный начальник.
– Вы по какому делу? – интересуется дежурный.
– По государственному.

И она протягивает ему бумагу, вынутую из папки. Дежурный удивленно читает, потом изумленно разглядывает ее. А она думала, что они уже никогда и ничему не удивляются!

Конечно, ее направили не к самому главному, самые главные такой мелочью не занимаются. Это для нее – событие в жизни, а для них – так, будни. Но человек в форме внимательно изучил ее направление и тоже удивленно уставился на нее. Да что же это такое, людей они, что ли, не видели?

Она идет по коридору, внимательно глядя на номера кабинетов. Это здесь. «Следователь»! Сердце бьется сильнее, она вдыхает побольше нахальства и стучит в дверь.

Нельзя сказать, чтобы она разочаровалась. Нет, ни в коем случае. Она знала, куда идет. Просто она ожидала увидеть более внушительную фигуру. И постарше. Сидящий за столом следователь был довольно молод и симпатичен.

Уставший уже с утра после нескольких бессонных суток (два-три часа на диване в углу кабинета вряд ли можно считать полноценным отдыхом), Андрей сидел за столом, изучая дело об убийстве бизнесмена Воропаева, в котором не было абсолютно никаких зацепок. Раздался стук в дверь. «Кого еще черт принес?» – раздраженно подумал он, но благовоспитанно сказал «Войдите» – и перед ним предстало жизнерадостное взволнованное очаровательное юное создание в белой блузке, темно-синей юбке, в туфельках на невысоком каблучке, со скромной прической и с глазами, горящими энтузиазмом. Андрей слегка протер глаза, пытаясь прогнать галлюцинацию. Такие создания не только никогда не удостаивали своим посещением его кабинет, но и в повседневной жизни ему как-то не попадались. Протирание глаз не помогло: создание не исчезло, а, восторженно улыбаясь, протянуло Андрею какую-то бумагу:

Он тупо смотрел на бумагу, а уставший мозг отказывался воспринимать эту более чем странную информацию. «Направили!» К нему, следователю!

– Вот, сбоку написал, – она ткнула изящным пальцем пианистки в резолюцию на направлении и, не дожидаясь приглашения, села на краешек стула перед столом следователя. И не удержалась, спросила о самом важном:

– А у вас бывают какие-нибудь загадочные преступления?

Андрей молча снял трубку телефона, набрал номер и сдержанно поинтересовался у откликнувшегося собеседника:

– Только один вопрос и тот риторический. У меня здесь детский сад или институт благородных девиц? – и положил трубку.

– Понятно, – сказала она. «Наверное, не надо было сразу спрашивать о загадочных преступлениях».

– Загадочных преступлений у вас не бывает. Только ежедневный напряженный труд. Утомительная рутина.

– Может быть. Я еще не решила, – и она с готовностью поделилась своими планами:
– Возможно, буду пробовать себя в журналистике, проводить журналистские расследования. Пока в поиске себя.

– Не могла бы ты искать себя где-нибудь в другом месте?

– Как я понимаю, этот вопрос тоже риторический.

Их увлекательная беседа была прервана появлением более внушительной фигуры, чем молодой уставший следователь. Паша, крепкий, широкоплечий, добродушный на вид мужчина с неожиданно серьезными глазами, по-хозяйски вошел в кабинет и, увидев юное и очаровательное создание, присевшее на краешек стула, весело поинтересовался:

– Задержанная? – все так же весело вопросил Паша. – Что натворила?

Паша плюхнулся на стул, изумленно глядя на юное восторженное создание. Андрей молча листал дело.

Она сияла, не в силах скрыть свои чувства. Ей так нравилась атмосфера этого кабинета: настоящие следователи! Она будет здесь работать! Точнее, проходить практику.

– Неужели академия? – недоверчиво спросил Паша.

– Есть и другие следователи, – пробурчал Андрей. – Хотя бы к Мурашову.

– Ну, да, – подхватил Паша. – У него в основном кражи, а у нас – жмурики. То есть, я имею в виду…

– Я знаю, кто такие жмурики, – важно сказала она.

– Нашу практикантку интересуют загадочные преступления, – не отрываясь от изучаемого дела, объяснил Андрей, чтобы Паша сориентировался, с кем имеет дело.

– Тогда это точно не к нам, – сориентировался Паша. – У нас – рутина.

– Как же тебя зовут, практикантка? – спросил Паша.

– А это, – Паша церемонно протянул руку в сторону Андрея, – наш строгий начальник, следователь Андрей Владимирович Александров.

– Можно просто Андрей, – спокойно уточнил строгий начальник, не поднимая головы от бумаг. – Паша, у нас там накопилось кое-что, «утомительное и рутинное». Введи, пожалуйста, Нину в курс дела, – и задал новоприбывшей практикантке очередной риторический вопрос:

Паша подвел практикантку к столу, заваленному папками и бумагами, ожидая увидеть на ее лице разочарование. Нина деловито оглядела свое рабочее место, и, не теряя энтузиазма, расположилась за столом, оcматривая кабинет: три стола, заваленных папками и бумагами, шкаф, тоже забитый папками, сейф (что в нем, неизвестно), на стене висит календарь с бегунком, установленным на 19 мая – начало волнующего периода в ее жизни, которого она так долго ждала!

Паша взял со своего стола стопку папок, взглядом испросив разрешения у начальства. Начальство в лице Андрея одобрительно кивнуло и глазами указало на стопку папок на начальственном столе.

Нина, все так же не теряя энтузиазма, восприняла появление на своем (собственном рабочем!) столе стопку папок и со стола Паши, и со стола Андрея, и стала прилежно записывать в объемный блокнот указания Павла Петровича, который, несмотря на то, что назвал своего коллегу начальником, явно был здесь главным: на его столе стоял единственный в этом помещении компьютер.

– Ольга Леонидовна! – воскликнула миловидная склонная к полноте женщина лет сорока пяти, в которой юная практикантка сразу узнала бы свою маму. – Здравствуйте!

Ольга Леонидовна – высокая, стройная, интеллигентная женщина с приятной внешностью – обернулась и хоть и не сразу, но узнала маму одной из своих самых способных учениц и лучшую в микрорайоне портниху, у которой вся музыкальная специализированная школа шила концертные и не концертные платья:

– Ой, здравствуйте, я вас не сразу узнала. Надо же, недалеко живем, а так давно не виделись. Как Нелечка? Работает, учится? Замуж вышла?

– Не до замужества ей. Университет заканчивает. Учится на юриста. Сегодня первый день практики. Я так волнуюсь!

– Ну, что вы, справится. Она же у вас умничка.

– Представляете, она же на практику к следователям пошла!

– Да вы что? Ужас какой. Такая милая интеллигентная девочка. Там же все такие грубые. Зачем ей это? С ее способностями она могла бы…

– Не захотела она в пианистки… – огорченно посетовала мама, расстроившись от слов Ольги Леонидовны. «Вот что говорят авторитетные люди!» Подумать только, ее нежная доченька – и следователи-грубияны!

Из супермаркета, возле которого Ольга Леонидовна беседовала с мамой своей бывшей ученицы, вышла девушка, поражающая непривычной несовременной негородской красотой. Уместнее смотрелась бы она на сельских просторах, в платке с узорами. Но одета она была обычно, по-городскому, и несла самый обычный, хотя и очень большой пакет с покупками. Однако Ольга Леонидовна, увидев эту красавицу, необычайно разволновалась и поспешила распрощаться со своей собеседницей:

Красавица Маша в печальной задумчивости продолжала свой путь, пока запыхавшаяся Ольга Леонидовна не догнала ее и не выхватила из ее рук пакет.

– Да не тяжело, просто батон большой, и салфетки место занимают.

– Все же не стоит носить тяжести молодым женщинам, – неожиданно вмешался в их разговор молодой мужчина: крупный, полноватый. – А то потом бывают разные медицинские проблемы. С беременностью, например.

Маша так и застыла, глядя на него, как кролик на удава, а неожиданный собеседник продолжал разглагольствовать:

– Да и дамам носить тяжести тоже не рекомендуется. Поясница прихватит или еще что. Позвольте, я вам помогу, – и галантно взял пакет из рук насторожившейся Ольги Леонидовны.

– Вы врач? – спросила она, пытаясь оправдать для себя его вмешательство и рассуждения на медицинскую тему.

Ольга Леонидовна попыталась задать еще вопрос, но он уже продолжал:

– Инженер человеческих душ. Изучаю людей. Вы не беспокойтесь, я не только вам, я всем помогаю. Старушек через дорогу перевожу и все в таком духе. Такой вот я человек. Люблю помогать. Можно сказать, тимуровец.

Услышав про тимуровца, Ольга Леонидовна немного оттаяла, недоверчиво улыбаясь его осведомленности. Разве сейчас молодежь знает, кто такие тимуровцы!

– Странно это слышать от молодого человека.

Но уже благосклонно отнеслась к тому, что этот молодой человек нес пакет, сопровождая их. Все же он казался ей странным, поэтому она шла между ним и Машей, словно заслоняя красавицу от постороннего нахала, поглядывала на него недоверчиво, крепко прижимая к себе свою дамскую сумочку.

– Да, видите ли, люблю читать, – свободно говорил «тимуровец», не обращая внимания на подозрительность Ольги Леонидовны. – Люблю книги. Романы, повести, разные истории. Бывают такие занятные. Сам тоже пишу. Вот решил написать роман. Думаю, будет бестселлер. Об одной юной неопытной дурочке.

– Простите, но, по-моему, это так банально, – не удержалась Ольга Леонидовна.

– Не скажите, – возразил он. – На некоторых такие истории производят огромное впечатление.

Маша затравленно смотрела на него, не отвечая.

Они подошли к многоэтажному дому, в котором в одной из квартир и проживала семья Иванниковых: молодые супруги Игорь и Маша, и Ольга Леонидовна, Игорю мама, а Маше – свекровь. Ольга Леонидовна протянула руку к пакету:

– Здесь живете? Оказывается, мы соседи. А я в следующем доме, как раз за вашим. Второй этаж, занавесочки такие голубенькие. Это мои. Пригласите на чашку чая?

– Простите, но как-то… приглашать незнакомого человека, хоть и соседа…

Незнакомый сосед в упор посмотрел на Машу, съежившуюся от его взгляда, и произнес замогильным голосом:

Ольга Леонидовна недоуменно посмотрела на Машу, чуть живую от страха.

– Мы с ней вместе работаем. Можно сказать, коллеги.

– Да? Маша, что ж ты раньше не сказала? – удивилась Ольга Леонидовна.

– А она меня стесняется, – пояснил знакомый незнакомец. – Маша ведь у нас кто?

– Вот. А я – простой электрик. Правда, пишу роман. Стану знаменитым, и все наперебой начнут приглашать меня в гости. Как Мартина Идена.

Упоминание о Мартине Идене произвело на Ольгу Леонидовну должное впечатление:

– О, вы и Джека Лондона читали? Так удивительно. Сейчас редко встретишь начитанного молодого человека. Проходите, пожалуйста.

Начитанный молодой человек галантно склонил голову, назвался Бобом и последовал приглашению. Пришел он и на следующий вечер, присоединившись к семейному ужину, нимало не заботясь о том, что на этот раз его никто не приглашал. И зачастил к Иванниковым, к величайшему ужасу Маши и все возрастающему раздражению Ольги Леонидовны.

За ужином мама продолжала волнующую ее тему:
– Вот зачем тебе это? Они же там все такие грубые.

– Да нормальные они, не волнуйся, – сказала Нина, поедая ужин.

Мама привычно-обеспокоенно вздохнула, но сразу не сдалась:
– Сегодня встретила Ольгу Леонидовну, она вспоминала твои музыкальные способности. Из тебя могла бы получиться прекрасная пианистка!

– Мам, ну, ладно, я уже выбрала другую профессию.

Мама снова вздохнула, помолчала. Зачем-то решила уточнить:
– Они там правда нормальные, не грубияны?

– Правда, нормальные.

– Может, хоть мужа себе найдешь, – понадеялась мама.

– Они все женатые, – пресекла Нина мамины надежды. Еще не хватало новых вздохов, теперь уже по поводу замужества!

Следующим утром Паша, удобно расположившись на стуле в кабинете, пил крепкий чай из большой кружки с крупным рисунком редкой бабочки и наблюдал за Андреем, который вынимал из сейфа дела и раскладывал их на столе, готовясь к началу рабочего дня.

– Знаешь, я догадался, почему Ковалев ее к тебе направил, – сказал Паша. – Решил тебя, наконец, женить.

– А что, подходящий экземпляр, – продолжал Паша. – Тихая, скромная, интеллигентная. Что тебе еще надо? Ты ей, по-моему, понравился. Вот увидишь, начнет тебя обхаживать. Принесет что-нибудь вкусненькое.

Андрей сел за стол, придвинул к себе бумаги, спокойно сказал:
– Не думаю.

Его спокойный ответ раззадорил Пашу. Уж он-то, Паша – семейный человек, знает женщин лучше!

– Спорим? Уверен, сейчас придет с какими-нибудь пирожками.
– Спорим, – все так же спокойно сказал Андрей.

Открылась дверь, вошла юная практикантка: в приподнятом настроении, с сумочкой через плечо и папкой в руках. Паша вопросительно посмотрел на нее, пытаясь визуально определить наличие хоть парочки пирожков в небольшой дамской сумочке.

– Доброе утро! – Нина прошла к своему столу, села, убрала сумочку, достала из стола папки и документы, собираясь продолжать начатую накануне работу и не замечая внимательного взгляда следящего за ней Паши. Андрей слегка улыбнулся, спросил Пашу взглядом: «что, проиграл?».

Паша, не желая сдаваться, осторожно поинтересовался у Нины:
– А ты ничего не принесла?

– Я должна была что-то принести? – деловито уточнила она.

– Нет, я так подумал, может, ты пирожками решила нас угостить.

– А надо? У вас так принято? Первый рабочий день? Я не знала. Давайте угощу.

Нина порылась в сумочке. Паша торжествующе посмотрел на Андрея, предвкушая появление на свет пирожков. Нина встала:
– Сейчас схожу куплю. Тут кондитерская недалеко.

Андрей опустил голову, прикрывая улыбку совсем невеселым документом. Все-таки его представили как строгого начальника, надо соответствовать. Но у проигравшего Паши такой забавный вид!

– Нет, не надо, – вздохнул проигравший Паша. – Я думал, может, ты сама что-то испекла.

– Нет. Но если хотите… У меня мама пироги печет. Принести?

Паша многозначительно посмотрел на Андрея и так же многозначительно произнес:
– Мама с пирогами – тоже неплохой вариант.

В семье Иванниковых собирались ужинать. На кухне красавица Маша в милом домашнем платьице помешивала специальной лопаточкой в большой сковороде что-то аппетитное по виду и запаху. Ее муж Игорь – слегка застенчивый, с интеллигентной внешностью и умным лицом – взял несколько тарелок, собираясь нести их в гостиную. Мирную атмосферу нарушило появление на кухне Ольги Леонидовны, одетой даже дома просто и элегантно: она всегда старалась следить за собой и даже занятая работой по дому была хорошо одета. С появлением в доме Маши, которая добровольно впряглась в домашнее хозяйство, а Игорь помогал ей с восторгом молодого влюбленного мужа, у Ольги Леонидовны дел по дому значительно поубавилось. Тем более, не было повода ходить в растрепанном виде. Маша, беря пример со свекрови, сшила для дома специальные платья, так что Игоря окружали две любимые, красивые и всегда хорошо одетые женщины. Поэтому он имел все основания чувствовать себя счастливым человеком.

Ольга Леонидовна внимательно посмотрела на тарелки в руках у Игоря и спросила слегка раздраженно:
– Опять этот Боб придет?

– Не знаю, – сказал Игорь. – Так, на всякий случай.

– Каждый вечер, вот уже целую неделю. Сколько можно? Маша, скажи ему, наконец.

– Как-то неудобно, – тихо ответила Маша, умело орудуя специальной лопаточкой. – Может, вы сами?

– Да ладно. Наверное, ему тоскливо, хочется побыть в семейной обстановке, – предположил Игорь.

– Если ему нужна семейная обстановка, пусть заводит семью, – решительно произнесла Ольга Леонидовна, после чего в кухне на некоторое время воцарилось молчание.

Маша закрыла сковороду крышкой, выключила плиту:
– Готово. Сейчас хлеб и…

– У меня идея, – прервала Машу Ольга Леонидовна. – Надо познакомить его с Нелечкой. А что, она тоже любит читать.

И Ольга Леонидовна стремительно вышла из кухни, увлеченная своей идеей.

В просторной гостиной семьи Иванниковых почетное место занимало дорогое старинное пианино, которое Ольга Леонидовна называла «инструмент» – на нем высились стопки нот.

Ноты, закрытые и раскрытые, новые и потрепанные, с отчеркнутыми карандашом трудными местами, лежали также на журнальном столике, и на большом, не новом, но добротном диване, и даже на уютных креслах. Ноты лежали и на книжных полках, достигающих потолка и заставленных читаемыми книгами. И даже на серванте с хрустальной посудой можно было найти позабытые когда-то «Этюды» или «Пьесы».

Игорь расставлял тарелки на обеденном столе, когда Ольга Леонидовна быстро прошла через гостиную в прихожую, не обращая внимания на приготовления к ужину.

– Мам, ужинать идешь? – выглянул Игорь в прихожую.

Ольга Леонидовна лихорадочно рылась в старых записных книжках возле раскрытого трюмо.

– Я скоро, – не отрываясь от своего занятия, сказала она. – Не хочу откладывать. Садитесь без меня.

Ольга Леонидовна слегка раздраженно заметила, не переставая перелистывать записные книжки:
– Ох, Маша, не простынет, а остынет.

– Все одно сызнова греть, – философски произнесла Маша.

– Как скажете, – пожала плечами Маша. И вышла.

Расстроенная Маша бесцельно переставляла тарелки на обеденном столе. Игорь ласково обнял ее:
– Машунь, ты не обижайся на маму. Она привыкла всех учить.

Поздний вечер. Гаснет свет в окнах многоэтажных домов. Кое-где еще виден отблеск от работающих телевизоров. И лишь немногие окна светятся ярко – там и не думают спать. Одно из этих немногих светящихся окон – комната, где главный предмет мебели – швейная машинка, орудие труда лучшей портнихи микрорайона.

Мама Нины шила, поглядывая на часы, и быстро встала, услышав, как открылась входная дверь. Бросилась навстречу:
– Наконец-то! Я уж испереживалась вся. Думала, что-то случилось.

– Все в порядке, – успокаивающе сказала Нина, разуваясь. – Что ты все время так волнуешься.

Нина направилась было в свою комнату, но мама, оказывается, еще не все сказала:
– Как я могу не волноваться? Такая опасная работа.

– Я работаю со следователями, целыми днями сижу с бумажками. Ничего опасного.

– Не надо меня обманывать, – возмутилась мама. – Я смотрела сериал, там следователь целых восемь серий бегал за преступниками с пистолетом!

– Мама, – устало пояснила Нина, – бегают оперативники, а не следователи.

– В сериале бегал следователь, не спорь со мной!

Нина спорить не стала, пошла в свою комнату. Мама вошла следом, заговорила уже другим, «светским» тоном:

– Кстати, звонила Ольга Леонидовна. Хочет познакомить тебя с каким-то молодым человеком, говорит, очень начитанный. Я дала номер твоего сотового.

– Пора подумать о семейной жизни. Я в твои годы уже была замужем.

– Я не хочу ни с кем знакомиться. Пожалуйста, больше не давай никому мой номер.

– Делаешь как лучше, а сплошное недовольство, – обиделась мама.

Посреди ночи Нину разбудил звонок ее сотового.
– Да, слушаю, – сказала она как можно бодрее. «Может, с работы?»

Но в трубке послышался игривый мужской голос:
– Нинель, здравствуйте, меня зовут Боб.

Нина не стала продолжать разговор, и не стала отвечать на последующие звонки, хотя телефон названивал еще долго.

– Маша, я тебя тысячу раз просила не пользоваться этими ужасными духами, – слегка раздраженно произнесла Ольга Леонидовна за завтраком.

Семья Иванниковых завтракала на кухне, за небольшим столиком.

– Пора признать, что у твоей мамы небезупречный вкус.

– А я прям балдею с этого запаха, – искренне произнесла Маша.

– Да уж… я тоже уже «балдею», – высказалась Ольга Леонидовна.

– Мам, ну ладно, – примиряюще сказал Игорь. – Маша, ты тоже могла бы послушать маму.

– Действительно, незачем меня нервировать перед работой, – согласилась Ольга Леонидовна.

– У тебя вроде не было занятий по субботам? – спросил Игорь.

– У меня сегодня отчетный концерт! – воскликнула Ольга Леонидовна. –И я, между прочим, об этом говорила.

– Про мой день рожденья хоть помнишь? Подумать только, всего через неделю мне будет пятьдесят лет. Ужас! Так время летит.

– Юбилей, – заметила Маша. – В ресторане будете отмечать?

– Нет, какие рестораны, – отмахнулась Ольга Леонидовна. – Настроения нет. Устаю страшно. Отметим в семейном кругу, посидим втроем.

– Что приготовить? – деловито спросила Маша.

– Ах, еще целая неделя. Потом обсудим. Сейчас не до этого.

– Что-то можно заранее купить. Прямо сегодня. Сейчас с Игорем сходим и купим.

– Ты же сегодня к врачу собиралась, – напомнил Игорь.

– Что, есть повод? – заинтересовалась Ольга Леонидовна.

Маша опустила глаза, сказала тихо:
– Нет. Так просто, на консультацию.

– Третий год эти консультации, – к Ольге Леонидовне вернулось ее раздражение. – Может, к другому врачу обратиться?

– Зачем? Врач очень хорошая, – снова тихо сказала Маша.

Маша напряженно смотрела, как «хорошая врач» женской консультации, что-то равнодушно пишет в ее медицинской карте.
– Вы сами знаете, что можно надеяться только на чудо, – сказала врач, на секунду отвлекаясь от своей писанины.

– Я вас очень прошу… если вдруг у вас будут спрашивать, мой муж или свекровь… Не говорите им, пожалуйста.

Врач равнодушно пожала плечами, снова принялась что-то писать в карте:
– Когда-нибудь все равно придется рассказать.

– Может, как-нибудь обойдется. Случится чудо. Но если они узнают, то все, конец моей семейной жизни. Понимаете, его мама была против, чтобы мы поженились. Я вас очень прошу. Спасибо.

Врач не ответила, все писала что-то неразборчивым почерком, не обращая внимания на Машу.

Все так же, в слезах, шла по улице, не замечая приветливого субботнего утра.

Услышав звонок в дверь, Игорь поспешил навстречу Маше. Но пришла не Маша, а Карина: как всегда, блистательная, модно одетая и раскованная до бесцеремонности – тоже как всегда.

– Мама в школе, – сказал Игорь. – У нее отчетный концерт.

– Знаю. Я ее здесь подожду, – ответила Карина и прошла в квартиру, словно она тут – хозяйка, а Игорь – гость.

Игорь побрел за ней, чувствуя себя полным идиотом. «Надо было сразу же захлопнуть дверь!»

– Сейчас чайник поставлю, – Игорь попытался вернуть себе роль хозяина и направился на кухню, но Карина преградила ему путь, встав к нему почти вплотную. Произнесла томно:
– Игореша, ну зачем нам чайник? Нам ведь и без него хорошо, правда?

И попыталась его обнять. Игорь отстранился, вышел на балкон. Карина тихо пошла следом, подошла к Игорю и все-таки обняла его спину. Возмущенный Игорь резко обернулся, и они оказались лицом к лицу. Карина продолжала обнимать его, и если бы их сейчас увидела Маша!..

Игорь решительно отстранил Карину:
– Ты с ума сошла!

Но кое-кто не только видел эту сцену, но и успел ее сфотографировать.

Игорь, рассерженный выходкой Карины, торопливо обувался в прихожей, когда пришла Ольга Леонидовна после отчетного концерта в музыкальной школе: нарядная, счастливая, с огромным букетом. Объявила прочувствованно:
– Все прошло замечательно! – и только теперь заметила, что Игорь собрался уходить. – Ты куда?

– Что-то Маши долго нет, – пробурчал Игорь, изо всех сил стараясь не испортить маме настроение. – Пойду встречу.

– Никуда твоя Маша не денется, – безапелляционно произнесла Ольга Леонидовна. – Лучше помоги, возьми цветы.

В прихожую вышла Карина, демонстрируя безупречные манеры, взяла букет:

– Здравствуйте, Ольга Леонидовна, а я вас жду. Давайте подержу.

Он увидел Машу, медленно бредущую к дому, бросился к ней:

– В общем, все нормально. Просто… застудилась где-то. Надо немного подлечиться, и все будет хорошо. Пойдем домой?

Когда они вошли в квартиру, у Игоря не было ощущения, что они пришли именно домой. Скорее, на захваченную врагом территорию. Из комнат в прихожую выглянула Ольга Леонидовна, спросила заинтересованно:
– Как дела?

– Можно поздравить? – оживилась Ольга Леонидовна.

– Нет, не в этом смысле, – разочаровал ее Игорь. – Врач сказал, что нужно немного подлечиться.

– Нежные какие все пошли. Ребенка родить проблема.

– У нас гости, – сообщила Ольга Леонидовна. – Маша, приготовь нам с Каришей чаю.

– Маша – не прислуга! – возразил Игорь неожиданно резко, так что даже сам испугался. И уже спокойнее добавил:
– Сам приготовлю.

Оскорбленная Ольга Леонидовна отреагировала с достоинством:
– Не беспокойся, я сама.

– Ольга Леонидовна, я сейчас все сделаю, мне не трудно, – вмешалась Маша, чуть не плача от отчаяния: ссорятся из-за нее!

На кухне Маша заварила чай, Игорь высыпал печенье в вазочку, подошел к Маше, обнял.
– Маша, ты меня любишь?

Заглянувшая в кухню Карина посмотрела с досадой на эти нежности, на Игоря и Машу, которым не было дела ни до нее, ни до всего остального. Карина взяла вазочку с печеньем и вышла.

Игорь пешком возвращался с работы, когда рядом притормозило такси. Выглянул водитель: молодой, крупный, полноватый. Игорь узнал Боба, коллегу Маши, зачастившего к ним в последнее время.

Игорь сел, насторожившись: что за разговор? Но такого, конечно, не ожидал.

Боб протянул ему фотографии, на которых Игорь узнал себя и Карину в тот самый злополучный момент, когда она обнимала его на балконе. Было очень похоже на взаимные любовные объятия. У Игоря потемнело в глазах. «Ну и гад!»

– Вот Машка-то обрадуется, правда? – нагло ухмыльнулся гад.

– Сколько? – хрипло спросил Игорь, понимая, что взывать к порядочности Боба бесполезно.

Боб, копируя крутых киношных воротил, написал сумму на клочке бумаги, показал Игорю. Сумма была вполне приемлемой. Игорь кивнул:
– Я заплачу.

Ольга Леонидовна расставляла тарелки на обеденном столе, сервированном на четырех человек. Игорь нервно ходил по гостиной. Из кухни, откуда доносились звуки и запахи, свидетельствующие о приготовлении вкусного ужина, выглянула Маша:
– Боб звонил, сказал, что задержится, чтобы его подождали.

– Это уже просто наглость какая-то! – возмутилась Ольга Леонидовна.

Маша поспешно скрылась в кухне, то ли следить, чтобы ужин не пригорел, то ли подальше от разгневанной свекрови.

– Мам, ты вроде хотела его с Нелей познакомить, – напомнил Игорь.

– Раньше тебя его присутствие, по-моему, не беспокоило. Что-то случилось? – Ольга Леонидовна внимательно посмотрела на сына.

– Да, меня тоже стало раздражать его присутствие, – как можно спокойнее произнес Игорь. – Каждый день ходит, как к себе домой.

Ольга Леонидовна обрадовалась, встретив, наконец, союзника.

– Нелечка, наверное, стесняется, – задумчиво сказала она.

Подумала еще и произнесла медленно:
– У меня есть идея, – и вопросила громко, в сторону кухни:
– Маша, где тот отрез на платье, который вы с Игорем мне на Новый год подарили?

Маша появилась на пороге кухни с большой ложкой в руке:
– Вам же не понравилось. Вы сказали, что всегда готовое покупаете, а с шитьем хлопот много.

– Я была не права. Мама Нелечки хорошо шьет. Закажу платье к дню рожденья. Где отрез?

– Прямо сейчас пойдете? – недоверчиво поинтересовалась Маша.

Игорь, сообразивший, в чем дело, подошел к Маше, забрал у нее ложку:
– Маша, найди быстро отрез, с ужином я сам справлюсь.

– Как на пожар, – недоумевала Маша, но, тем не менее, доверив Игорю судьбу ужина, отправилась на поиски отвергнутого когда-то отреза.

Ольга Леонидовна поторопилась в прихожую, откуда сразу же послышался шум падающих предметов. Маша принесла ей пакет с найденным отрезом, Игорь крикнул из кухни:
– Мам, тебя проводить?

– Я сама, тут недалеко, – отозвалась Ольга Леонидовна. – Развлекайте гостя!

Пришедшая с работы Нина еще в прихожей услышала голоса, доносившиеся из гостиной, она же – швейная мастерская.

Мама и Ольга Леонидовна обсуждали фасон платья над развернутым отрезом дорогой шелковой ткани благородного темно-синего цвета.

– Хорошо получится. Вы будете просто неотразимой, – мама знает, как общаться с заказчицами.

– Мы не собираемся особо отмечать. Так, посидим в кругу семьи. Но все равно хочется быть нарядной.

Нина вошла в гостиную:
– Здравствуйте, Ольга Леонидовна.

– Здравствуй, Нелечка! – обрадовалась Ольга Леонидовна и обратилась к маме:
– Мы же все обсудили? Пойду, а то меня уже заждались.

Мама ответила как-то странно заученно, как неопытная актриса:
– Ольга Леонидовна, давайте я вам варенье дам, чаю попьете. Такое вкусное получилось.

– Что вы, я столько не унесу, – тоже немного неестественно сказала Ольга Леонидовна, на что мама радостно подхватила:
– Нелечка вам поможет.

Суетливо переложила банки в две сумки, одну вручила Нине.

– Жаль, что ты не захотела посвятить себя музыке, – говорила Ольга Леонидовна, пока они шли к дому, где проживала семья Иванниковых. Идти было недалеко. Нина отмалчивалась. Решение принято, что уж теперь.

Конечно, сумку пришлось нести до самой квартиры. Ольга Леонидовна позвонила, открыл Игорь, совершенно не выразив удивления по поводу нежданной гостьи.

– Игорь, возьми сумки, осторожнее, здесь варенье, – распорядилась Ольга Леонидовна. – Нелечка, пойдем, попьешь с нами чай.

– Ольга Леонидовна, я…, – попыталась отказаться Нина, но Ольга Леонидовна решительно взяла ее под руку:

– Пойдем, – сказал Игорь. – С Машей познакомишься.

Отказываться знакомиться с Машей было неудобно. Пришлось войти.

Но познакомили не только с Машей. Нина чувствовала себя немного неловко во время застолья, впрочем, не одна она. Маша была скована, не поднимая глаз, молча подливала всем чай, даже не спрашивая. Игорь был как-то напряжен, но старался выглядеть невозмутимым. Ольга Леонидовна изо всех сил изображала радушную хозяйку. И только Боб был раскован, самоуверен, разглагольствовал громко.

– Нелечка, знаешь, Боб тоже любит читать, даже сам пишет роман, – завела светский разговор Ольга Леонидовна. – Помните, вы говорили? – обратилась она к Бобу. – Может, расскажете, о чем он? О какой-то девочке.

– Чаю еще кому налить? – тихо спросила Маша.

– Как-нибудь в другой раз, – решил Боб. – Я еще работаю над этим романом.

– Вам нужно найти свою музу, которая вдохновляла бы вас, помогала, направляла, – вела свою линию Ольга Леонидовна.

Нина поднялась из-за стола:
– Спасибо большое за угощение. Мне пора.

– Боб тебя проводит, – подхватила Ольга Леонидовна.

Уже совсем стемнело, когда Нина, сопровождаемая Бобом, шла домой. Не очень-то ей нравилась навязанная компания, но приходилось быть вежливой, чтобы не обижать Ольгу Леонидовну, которая, несомненно, искренне желала ей добра.

– Я и не подозревал, что такие, как ты еще существуют. Читаешь классику, играешь на пианино. Скромница и тихоня, – говорил Боб.

– Спасибо, что проводили, – сдержанно сказала Нина, останавливаясь. – Здесь я живу. Всего доброго.

– Да, конечно, – спокойно сказала Нина. – Пойдемте.

– Ого! А ты, оказывается, не такая уж и тихоня, – подмигнул Боб.

– Угощу вас кофе, – все так же спокойно продолжала Нина. – С мамой познакомлю.

Боб поморщился. Знакомство с мамой явно не входило в его планы.

– С мамой? Нет, это как-то… в другой раз, – и ухмыльнувшись, поспешно ушел.

Нина пожала плечами: что и требовалось доказать. Этот прием «да, да, идемте, с мамой познакомлю» всегда безотказно срабатывал, когда нужно было избавиться от чересчур назойливых ухажеров.

Ранним утром Нина, как обычно, направлялась к месту практики, когда потрепанная легковушка сначала проехала мимо, затем притормозила и подъехала задним ходом. Управлявший легковушкой Андрей махнул ей, приглашая садиться.

– Доброе утро, – приветливо сказала Нина, последовав приглашению.

– Конечно. Я здесь недалеко живу. Всего полчаса на дорогу. Я напрямик хожу, между домами.

Андрей неопределенно хмыкнул. Потом вроде согласился:
– В общем, да.

В кабинет вошли вместе. На диване, завернувшись в плед, похрапывал Паша. Рядом с диваном валялись его ботинки. На его столе бросался в глаза вопиющий беспорядок: остатки еды на тарелке, блюдце с окурками, недопитый чай в его фирменной кружке.

Андрей, мимоходом положив на свой стол портфель, быстро собрал мусор и грязную посуду:
– Паша, подъем!

– Как дежурство? – буднично спросил Андрей.

– Нормально, – позевывая, ответил Паша. – Два трупа по пьяни.

Пока Паша обувался, Нина деликатно отвернулась, подошла к настенному календарю, передвинула бегунок со среды, 28 мая, на четверг, 29 мая.

– Наконец-то поужинаем втроем, – с подъемом произнесла Ольга Леонидовна, наполняя сметаной фарфоровую чашку.

По традиции ужинать собирались в гостиной, за большим обеденным столом. Маша напекла оладьи. Игорь принес вазочки с вареньем, Ольга Леонидовна поставила чашку со сметаной. Все трое в приподнятом настроении уселись за стол, предвкушая ужин в тесном семейном кругу.

Раздался звонок в дверь. Все переглянулись, притихли. Игорь встал, пошел в прихожую.

Вернулся хмурый, и не один. За ним, точнее, впереди него шел довольный жизнью Боб. Маша встала из-за стола, пошла на кухню за прибором для гостя.

Боб водрузил себя за стол, благосклонно посмотрел на Машу, выходящую из кухни с чистой тарелкой для него, констатировал не поддающийся сомнению факт:
– Картина называется «Не ждали».

– Мы думали, что сегодняшний вечер вы проведете с Нелечкой, – немного нервно произнесла Ольга Леонидовна.

Боб положил себе оладьи, пояснил:
– Мы разошлись, как в море корабли.

Зачерпнул сметану из фарфоровой чашки, щедро полил ею оладьи.

– Если вы с Нелечкой не подошли друг другу, то… Есть ведь и другие девушки. Почему бы вам не сходить с кем-нибудь в кино, например, – продолжала Ольга Леонидовна, даже не притрагиваясь к еде. Игорь и Маша тоже не ели, молчали.

Боб с аппетитом уминал оладьи:
– А ну их, девушек этих. И кино. Я лучше у вас посижу. Тихо, уютно, оладьи – объеденье!

– Что ж, хорошо, – тоном, не предвещавшим ничего хорошего, сказала Ольга Леонидовна. – Пришли, так пришли, сидите. Но завтра у меня день рожденья. Это – мой день, и я хочу провести его в узком семейном кругу. Поэтому убедительно прошу вас – завтра не приходите.

Боб недобро усмехнулся, многозначительно посмотрел на Игоря, который выдержал его взгляд, хоть и нервничал заметно. Потом так же многозначительно посмотрел на Машу, которая, казалось, вот-вот упадет в обморок. Снова усмехнулся, ушел.

– Ребята, что-то вы бледные какие-то, – неестественно оживленно сказала наконец Ольга Леонидовна. – А может вам взять отпуска, съездить куда-нибудь отдохнуть. На море.

– Хорошая идея, – вяло отозвался Игорь. – Только… Сейчас с деньгами туговато. Может, попозже.

– Не понимаю, – пожала плечами Ольга Леонидовна. – Вы оба работаете, зарплаты вполне приличные, детей…

–…пока нет. – Ольга Леонидовна сделал ударение на «пока». – Куда вы деньги деваете?

Игорь, навьюченный сумками с продуктами, шел по улице. Возле него притормозило такси, из которого показалась физиономия Боба.

– К праздничку накупил? – ехидно поинтересовался Боб. – Когда отмечаете? Приду обязательно. Ты ведь меня приглашаешь?

– Нет, – ответил Игорь. Спокойно, но решительно.

– Нет! – повторил Игорь громче, но все так же спокойно.

– Ты хорошо подумал? – мрачно поинтересовался Боб.

– Смотри, пожалеешь. Вечерком приду и фотки твои покажу. Порадуем и Машку, и твою мамашку. Ха, смотри-ка, даже стихи получились.

Боб ухмыльнулся, такси проехало. Игорь остановился, посмотрел ему вслед.

Утром, перед тем, как идти на работу, Маша не удержалась, примерила нарядное платье, в котором была еще красивее.

– Маша! – донесся до нее голос Ольги Леонидовны из кухни. – Ты овощи для салата варишь?

– Да! – громко ответила Маша, любуясь на свое отражение в зеркале.

– Сейчас тут уже пюре будет! – снова послышался голос Ольги Леонидовны.

У Маши на мгновенье возникло нехорошее предчувствие, что чрезмерная заботливость свекрови добром не кончится, но она была не в состоянии оторваться от созерцания своего отражения.

– Ольга Леонидовна, не волнуйтесь! – крикнула Маша. – Я слежу!

Послышался грохот и вскрик свекрови. Маша помчалась на кухню.

Из кастрюли, стоявшей на полу возле раковины, валил пар, тут же на полу валялась крышка от кастрюли, а Ольга Леонидовна, так некстати вмешавшаяся в кулинарный процесс, чуть не плача, металась по кухне, размахивая обожженной правой рукой.

– Ольга Леонидовна, я же говорила, я сама, зачем вы… – расстроено сказала Маша, доставая бутылку с растительным маслом.

– Ужас! Как я в таком виде? Жжет! – Ольга Леонидовна дула на покрасневшую кисть руки.

– Мама! Что случилось? – ворвался в кухню Игорь.

– Руку обожгла, – пожаловалась Ольга Леонидовна. – Хотела воду слить и прямо на руку.

– Не надо! – возразила Маша. – Сейчас маслом польем, быстрее заживет. И жечь перестанет. Давайте руку!

Ольга Леонидовна послушно протянула руку, которую Маша щедро полила растительным маслом.

– Зачем ты варишь в такой огромной кастрюле? – упрекала Ольга Леонидовна. – Овощей столько. Прямо на целую роту. Мы столько не съедим. Прокиснет все.

– Не прокиснет, – возразила Маша. – Я в холодильник спрячу. Потом доедим.

– Маша, не «спрячу», а «поставлю», «уберу», – привычно заметила Ольга Леонидовна.

– Какая разница! Лишь бы не пропало, – привычно философски откликнулась Маша.

Ольга Леонидовна аккуратно обтерла полотенцем залитую маслом руку, не прикасаясь к месту ожога. Растерянный Игорь наблюдал за ней, не зная, чем помочь.

Немного успокоившаяся Ольга Леонидовна разглядывала кисть руки:

– К вечеру будет просто кошмарный вид. Так хотелось быть элегантной в день своего пятидесятилетия.

– Мам, да ладно. Ведь только мы будем. Ничего страшного, – попытался утешить Игорь, но, оказалось, неудачно.

Ольга Леонидовна только грустно покачала головой. Маша горячо вмешалась.

– Ты не понимаешь! – сказала Игорю. Потом обернулась к Ольге Леонидовне:

– А помните, у вас где-то были перчатки, черные, кружевные? Вы мне как-то показывали. Еще бабушка ваша носила. Наденете – и не заметно будет.

– Что ты! – возразила Ольга Леонидовна. – Сейчас такие никто не носит. И вообще, это моветон: синее платье и черные перчатки.

– Ничего не моветон, – все так же горячо настаивала Маша. – Наоборот. Будет стильно. Вот увидите – все станут так ходить.

– По-моему, отличная идея, – поддержал Игорь Машу, несмотря на явные противоречия в ее доводах. Кто «все», если предполагалось, что они будут только втроем?

Ольга Леонидовна пожала плечами, продолжая внимательно изучать обожженную руку:

– Ольга Леонидовна, вы не беспокойтесь, я все сделаю, – ободрила ее Маша. – Я сегодня отпрошусь, приду пораньше, принесу торт с работы. Пирог испеку, салатики нарежу. Игорь поможет. Справимся. Гостей ведь не будет.

Сначала все так и шло, по намеченному плану: Маша пришла пораньше, отпросившись с работы, принесла шикарный торт, быстренько испекла пирог, благо и тесто, и начинка были предусмотрительно подготовлены заранее. Игорь нарезал овощи для салата – заправили, перемешали, нарезали еще сыр и колбаску, к этому еще бутылка шампанского и апельсиновый сок – вот и готов ужин для скромного празднования юбилея в узком семейном кругу.

Сели за стол: именинница в новом платье из темно-синего подарочного шелка и в черных кружевных перчатках – и правда, удачное сочетание получилось, а главное, ожог незаметен; Игорь – в белой рубашке, темных брюках; Маша – с красиво уложенной прической и в нарядном платье.

– Милая мамочка! Поздравляем тебя от всей души… – раздался звонок в дверь.

Ольга Леонидовна нахмурилась, Маша побледнела, Игорь сорвался в прихожую.

На пороге стояли четыре милые девчушки с букетами:
– А Ольга Леонидовна дома?

– Ольга Леонидовна, поздравляем! – щебетали девчушки.

Взволнованная Ольга Леонидовна приняла цветы, усадила девчушек за стол, хоть те и отнекивались: мы только на минутку, только поздравить! Какая минутка, как можно не угостить: узнали, цветы купили, пришли. Снова раздался звонок: коллега по работе, с цветами и коробкой конфет. И еще коллеги, и снова ученики. Все с букетами, с небольшими подарками: конфеты, духи, безделушки. Еще и такой подарок: «А это Дмитрий специально для вас разучил!» И вот он, Дмитрий, семилетнее кудрявое дарование, безукоризненно исполняет довольно сложное для его возраста произведение, а мама дарования, чуть дыша, следит за его игрой: только не ошибись!

Гости заполонили комнату, которая хоть и была относительно просторной, все же с трудом вмещала в себя всех забежавших «на минутку», чтобы поздравить горячо любимую и уважаемую юбиляршу. Заняты были все мягкие стулья из орехового дерева, стоявшие с трех сторон обеденного стола, жесткие стулья с прямой спинкой, принесенные из других комнат, табуретки из кухни, и совсем уж разномастные стулья, одолженные у соседей. На широких креслах пристроились по двое. На диване плотно сидела стайка девочек-учениц, самая подвижная и бойкая из них умостилась на подлокотнике (в руке тарелка, на тарелке – кусок пирога), с которого постоянно съезжала на свою соседку, что вызывало смех и радостные возгласы не только у них, но и у всех остальных, теснящихся на диване.

Все чувствовали себя непринужденно: бывали здесь, и не раз. Хотя алкоголь со стола пришлось убрать – не пить же при учениках! – всем было необычайно весело: не столько ели, сколько разговаривали друг с другом и по очереди играли на пианино – музыка почти не умолкала.

Ольга Леонидовна пребывала в счастливой растерянности: чем угостить? Куда посадить? Куда, наконец, поставить цветы?

Маша – с красиво уложенной прической, в нарядном платье – самоотверженно трудилась на кухне: ловко резала овощи для салата (хорошо, что много наварила!), руководила Игорем, который сновал с тарелками из кухни в гостиную и обратно, бегал к соседям за стульями.

Вечер 30 мая, пятница, если верить бегунку на настенном календаре в кабинете следователей. Андрей за столом работает с документами, Паша возится с чайником. Нина что-то пишет: на ее столе аккуратные стопки папок и бумаг, разложенные в определенном порядке.

– Нина, иди домой. Восьмой час уже, – сказал Андрей, не отрываясь от документов.

– Незачем тебе тут сидеть, – возразил Андрей. – Лучше иди домой, отдохни. Я сейчас еще немного поработаю и попробую поспать.

– А выездов может и не быть. В прошлое дежурство я не выезжал.

Паша подмигнул Андрею:
– Тебе, Нинок, к операм надо было проситься. Вот они все время ездят. А у нас тут тихо, скучно.

– Район спокойный, – в тон Паше добавил Андрей.

Нина недоверчиво посмотрела на обоих, хотела было что-то сказать, но так и не сказала, взяла сумочку и папку, ушла.

Купила по дороге букет нежно-розовых альстромерий: надо бы забежать к Ольге Леонидовне хоть на минутку!

Дверь открыл Игорь, вышла и Ольга Леонидовна.

– С днем рожденья вас! Желаю вам всего наилучшего! – и еще много теплых слов, полагающихся в этом случае.

– Нелечка, спасибо! – растроганно сказала Ольга Леонидовна, принимая цветы. – Проходи к столу, – провела ее в гостиную и растерянно посмотрела на занятый гостями стол, за которым не было ни одного свободного места.

– У нее больше нет, – ответил Игорь. – Мы все забрали.

– Я пойду, не беспокойтесь, – убеждала Нина. – Я только поздравить.

– Нет, нет, съешь хоть кусочек пирога. Игорь, принеси тарелку.

– Я сама принесу, – Нина попыталась пойти на кухню, но Ольга Леонидовна ее удержала:
– Ты – гостья.

С дивана поднялись четыре девочки:
– Ольга Леонидовна, можно мы поиграем?

Юбилярша с облегчением кивнула: вот и место для новой гостьи освободилось! Нина села на диван, Ольга Леонидовна – рядом. Игорь принес тарелку из кухни, собрал грязные тарелки со стола, снова ушел.

– Я на экзамене вот это играла, – заявила девочка, та, что побойчее, и зазвучала проникновенная классическая музыка.

Остальные девочки расположились вокруг, слушали, ожидая своей очереди блеснуть исполнением.

Нина не успела доесть кулинарный шедевр, как раздался очередной звонок в дверь.

Игорь выскочил из кухни, опередив Ольгу Леонидовну.

– Я сама открою, – попыталась сказать она, но Игорь уже скрылся в прихожей.

В гостиную вплыла собственной персоной заслуженный учитель музыки Анна Эдуардовна: невысокая, полная, моложавая, энергичная и веселая. С букетом цветов и коробкой конфет.

Ольга Леонидовна кинулась к ней:
– Анна Эдуардовна, проходите! Рада вас видеть!

– Решили без меня отметить! Старушку не позвали! Поздравляю, Олечка, милая! – Анна Эдуардовна расцеловала именинницу, вручила цветы и конфеты.

– Что вы, какая вы старушка! – возразила именинница. – Моложе всех! – чем доставила Анне Эдуардовне огромное удовольствие.

Нина встала:
– Ольга Леонидовна, еще раз поздравляю!

– Нелечка, куда же ты! – пыталась удержать ее Ольга Леонидовна.

– Неля! – воскликнула Анна Эдуардовна. – Я и не узнала. Взрослая совсем.

Нина вышла из подъезда. Из окна квартиры Иванниковых лилась фортепианная музыка, звуки которой разносились над вечерним микрорайоном.

Маша нарезала остававшуюся четверть пирога, уложила на блюде, сказала Игорю:
– Отнеси пирог на стол.

Стала резать вареный картофель. Игорь вынул из холодильника половину палки колбасы – все, что осталось. Гул голосов, доносившийся из гостиной, усилился.

На кухню вбежала Ольга Леонидовна, невероятно взволнованная, счастливая, с огромным роскошным букетом темно-красных роз.
– Представляете, Валя приехал!

– Не ожидала, правда, не ожидала! Цветы надо куда-то поставить. Игорь, там где-то были баллоны.

– Переставь в баллон цветы из большой вазы, а эти поставь в вазу, – распорядилась Ольга Леонидовна. – Еды хватит? Надо было больше приготовить. Не ожидала, что столько народу придет. Ведь никого не приглашала.

– Видите, как вас любят, – сказала Маша. – Ольга Леонидовна, вы не беспокойтесь, идите к гостям. Мы все сделаем. Я сейчас салатик дорежу. И пирог еще есть, и торт. Еще бы колбаски докупить и майонез. Игорь в магазин сбегает…

– Сначала надо цветы поставить, – волновалась Ольга Леонидовна.

Игорь достал из шкафа баллон, налил в него воду. Маша взяла блюдо с пирогом, понесла к столу.

Появление Вали, бывшего ученика музыкальной школы, ныне известного пианиста Валентина Листовского – красивого, молодого, артистичного – произвело настоящий фурор. Все обступили его, спрашивая наперебой о чем-то. Валя улыбался, честно пытался всем отвечать.

Четыре девочки, расположившиеся у пианино, тоже смотрели на него с восторженным любопытством, хотя и без особого почтения.
– Девочки, смотрите, Листовский! Помните, мы на его концерт ходили?
– Супер!

Андрей, устроившись поудобнее на стуле в кабинете, отдыхал, прикрыв глаза. Паша возился, сооружая себе что-то вроде кровати из нескольких стульев. Андрей приоткрыл глаза, понаблюдал за его возней, поинтересовался:

– Да не. Она так ничего, неплохая. Но я лучше здесь побуду.
– Ложись на диван, чего мучаешься, – предложил Андрей.

– Конечно, – ответил Паша. – Ты же без меня не справишься.

Андрей перелистал блокнот, отыскивая нужную запись, набрал номер:
– Нина? Мы выезжаем, сейчас заедем за тобой. Диктуй адрес.

– Соскучился? – усмехнулся Паша.
– Она так хотела на выезд.
– Лучше насчет собаки позвони.
– Только что дождь прошел. Что она там унюхает, – Андрей взял портфель, направился к двери, заметил на ходу:
– А если преступник затаился в соседней квартире, ты его сам найдешь, со своим чутьем.

Нина быстро влезла в брючный костюм, торопливо завязала волосы в хвост. В прихожую выглянула разбуженная мама в домашнем халате.
– Что случилось? Ты куда?

Андрей и Паша вышли на мокрую после дождя улицу, сели в потрепанную легковушку Андрея.

– Зачем ты ей позвонил? – недовольно пробурчал Паша. – Время потеряем.

– Сейчас два часа ждать ее будем. Ты просто не представляешь, сколько времени нужно женщинам, чтобы одеться.

Но не успела легковушка подъехать к дому, где проживала юная практикантка, как Нина выскочила из подъезда и прямо по лужам помчалась к машине.

Легковушка проехала по знакомой дороге, ведущей к дому, в котором жила семья Иванниковых, свернула за него и остановилась у точно такого же четырехэтажного дома напротив.

У подъезда стояла машина «Скорой помощи», возле которой слонялся медработник.

В прихожей не было абсолютно ничего: ни настенного зеркала, ни вешалки, ни стенного шкафа, ни самой одежды и даже обуви.

Зато комната поражала обилием предметов: одежда, верхняя и не верхняя, обувь для всех сезонов, содержимое шкафа и письменного стола – все в живописном беспорядке валялось на полу. Дверцы шкафа распахнуты, ящики письменного стола выдвинуты. Среди этого хаоса странно смотрелась пустая, тщательно вытертая поверхность письменного стола, на котором стояла массивная настольная лампа. На широкой тахте – большое белое полотенце. Единственное окно плотно зашторено голубыми занавесями. На полу – многочисленные следы от мокрой обуви, оставленные бригадой «Скорой».

Врач «Скорой» махнул рукой в сторону двери, ведущей на кухню:
– Он там, на кухне. Когда мы приехали, он был уже мертв. Удар ножом прямо в сердце. Смерть наступила мгновенно, часа за два до нашего приезда. В квартире больше никого не было. Дверь была открыта.

– Нет. Когда я понял, что он мертв, своих отправил на улицу, чтобы не топтались, и сразу вызвал полицию, в смысле, вас.

Паша, недовольно разглядывая мокрые грязноватые следы на полу, поинтересовался:
– Что ж вы так долго ехали?

– Мы направились сюда сразу, как только диспетчер передала нам вызов. Были тут недалеко, заехали по дороге… Такое дело, диспетчер сказала, что вызов поступил в двадцать минут девятого. Мужчина прохрипел, что умирает, назвал адрес и бросил трубку.

– Обычно быстрее передают. Вероятно, не было свободных машин. Мы можем уезжать?

Врач ушел. Андрей озадаченно посмотрел на такого же озадаченного Пашу:
– Все ясно?

– Конечно, – с готовностью откликнулся Паша. – Без проблем! Мужика ранят в двадцать минут девятого, он звонит в «Скорую», хрипит в агонии, называет адрес. А умирает часиков так в одиннадцать. Причем мгновенно.

– Да, мгновение длилось примерно три часа, – подсчитал Андрей.

– Другой вариант, – продолжал Паша. – Мужик в полном здравии вызвал «Скорую». Потом кто-то пришел и убил его по-настоящему. Мужик, ставший трупом, предвидел будущее.

Андрей повернулся к Нине:
– Кто хотел загадочное преступление?

Нина слегка виновато посмотрела на Андрея. Он протянул ей планшет с листами бумаги:
– Значит, так. Пишешь протокол своим красивым почерком. Справишься?
– Да.
– Описываешь все, что здесь видишь, подробно.

Нина кивнула, пристроила поудобнее планшет, начала писать, внимательно оглядывая комнату, стараясь не пропустить ничего: какая-нибудь деталь может помочь в раскрытии загадочного убийства. Андрей и Паша некоторое время молча наблюдали за практиканткой, ожидая ее протеста из-за непосильной задачи. Нина, деловито оглядывая разбросанные вещи, тщательно фиксировала в протоколе их вид и месторасположение. Взяла полотенце с тахты, пощупала:
– Почему полотенце здесь, на тахте?

– Это единственное, что тебя смущает? – Паша театральным жестом обвел царивший в комнате хаос:
– Остальное в норме? Вытерся и положил. С мужчинами такое бывает.

– Сухое, – сказала Нина. – Все вещи валяются на полу, их выбросили из шкафа, а полотенце положили на тахту.

– Ценный кадр наша практикантка, – отметил Паша. – И собака не нужна.

– Нет, но могу узнать. Моя знакомая такими душится.

– Запиши про духи. Ничего не трогай, – распорядился Андрей и пошел на кухню, решив, что в отношении протокола на Нину можно положиться и пора, наконец, заняться делом. Паша пошел за ним.

В скромной холостяцкой кухне явно виднелись следы борьбы: опрокинутый стул, рассыпанные по полу продукты, осколки разбитой посуды. Окно зашторено. На полу возле кухонного стола, головой к двери, на спине лежал труп крупного полноватого молодого мужчины с ножом в груди. На кухонном столе стояла большая пустая кастрюля, в которой лежали скомканные небольшие тряпки. Часть тряпок, по-видимому, выброшенных из кастрюли, валялась на столе. Рядом лежал небрежно брошенный сотовый телефон. Андрей и Паша осматривали кухню и труп, ни к чему не прикасаясь, обменивались впечатлениями:

– Телефон на столе, дотянуться не мог, – констатировал Паша.
– Похоже, и не пытался, – заметил Андрей. – Пятен крови нигде не видно.
– Может, вытер? Время у него было. Два часа до приезда «Скорой».

Нина посмотрела на труп, побледнела и быстро вышла из кухни.

Ошеломленная увиденным, она опустилась на краешек тахты в комнате. Морально она была готова увидеть мертвого человека, но такого не ожидала.

Паша вышел из кухни, подошел:
– Валерьянку? Нашатырь?

Нина молчала, глядя прямо перед собой, не обращая внимания на Пашу.

В комнату быстро вошел невысокий подвижный дядька лет сорока самой заурядной внешности, с чемоданчиком, на ходу кивнул на Нину:
– Родственница?

– Чего ж вы девчонку с собой притащили? – направляясь в кухню, поинтересовался дядька, оказавшийся криминалистом.

– Это мы нарочно. Чтобы сбежала, – сказал Паша, взял из ослабевших рук Нины планшет с протоколом, вместе с криминалистом скрылся в кухне.

Нина все еще сидела на краешке тахты, пытаясь справиться с волнением, когда следователи вышли из кухни. Андрей изучал сотовый телефон, обнаруженный на кухне, с которого криминалист уже снял отпечатки пальцев.

– В «Скорую» звонили с него. Звонок был в двадцать восемнадцать. Еще номер, по нему звонили два раза, сначала в девятнадцать пятьдесят, потом… в двадцать два ноль пять.

– Деятельный покойник, – заметил Паша. – По-моему, к тому времени он уже умер. Во всяком случае, намеревался умереть до половины девятого. Хотя… врач сказал, что смерть наступила два часа назад, это около одиннадцати. Или нет?

– Поговорим с диспетчером, почитаем заключение экспертизы – что-нибудь прояснится, – спокойно сказал Андрей. – Врач «Скорой» мог ошибиться насчет времени смерти.

– Да, как-то непохоже, чтобы человек с таким ранением разгуливал и болтал по телефону. Сотовый лежал на столе. Поболтал, положил на стол, лег на пол и… А может, он звонил сказать, что уже умер?

– Надо выяснить, чей это номер. Ого! А вот по этому я звонил совсем недавно, – и Андрей вопросительно посмотрел на Нину.

– Близкий знакомый? – мягко спросил Андрей.

– Итак, первый подозреваемый у нас уже есть, – заявил Паша.

– Вы всерьез меня подозреваете? – растерялась Нина.

– Конечно, – уверенно сказал Паша. – Главное – мотив.

– Ты хотела загадочное преступление, а их у нас не бывает. Только самые обычные. Две недели практики, две недели беспросветной скуки. Да еще и на дежурство не взяли. Разочаровавшись в работе, от тоски из-за возни с бумажками, ты загадочно убиваешь своего неблизкого знакомого.

– Паша, – прервал его Андрей. – Бери оперов – и к соседям. Только аккуратно там.

Паша передал Андрею планшет с протоколом, ушел к двум оперативникам, приехавшим вместе с криминалистом и ожидающим на лестничной площадке.

Андрей сел рядом с Ниной, спросил негромко:
– Что ты о нем знаешь?

– Его зовут Борис, – Нина слегка запнулась: «Надо говорить о нем в прошедшем времени, не зовут, а звали», – но он… настаивал, чтобы его называли Боб, на иностранный манер. Шумный, общительный…

– Его все любили, – в тон ей продолжил Андрей.
– Кто это сказал? – не поняла Нина.
– Обычно так говорят, – пояснил Андрей. – «Общительный, его все любили».

Нина пожала плечами:
– Наверное, не все, раз его кто-то убил.
– Логично, – согласился Андрей.

На полу кухни, на том месте, где лежал труп Боба, – обведенный мелом силуэт, на который Нина старается не смотреть, прилежно записывая в протокол то, что диктует ей Андрей:

– …кастрюля, частично наполненная тряпками…

Вошел Паша:
– Докладываю обстановку. В соседней квартире весь вечер орал младенец, замученные родители ничего не слышали, кроме его воплей. В другой квартире был бурный скандал между супругами с разбиванием посуды и крушением мебели. Поэтому остальные забились в свои норки и включили телевизоры на полную катушку. Короче, идеальные условия для убийства. Просто удивительно, что мы нашли только одного жмурика. Можно было и десяток зарезать – никто бы не услышал.

– Никому не говорил, как его убили? – спросил Андрей.

– Нет, конечно. Нинок, и ты смотри, никому ничего не рассказывай. Мы всех еще раз завтра допросим. Вдруг кто-нибудь проговорится. Кто первый скажет: «Это не я его зарезал», того мы и… – Паша показал жестом: схватим. – Ясно?

Утром, несмотря на бессонную ночь, следователи и практикантка работали как обычно, только прибавилось еще одно дело: загадочное убийство. Вести дело было поручено Андрею, но Паша взялся добровольно и активно помогать. То ли его само дело так заинтересовало, то ли намеревался что-то доказать Андрею. Замотанный Андрей был рад любой помощи, чем бы она ни была вызвана.

Нина деловито вникала в объяснения Павла Петровича по оформлению и подшиванию документов. Андрей изучал распечатку звонков с сотового телефона убитого Боба. В длинном списке напротив одного из номеров стояла пометка «Нина», встречающаяся много раз.

– Этот Боб названивал тебе каждый день по нескольку раз, – сказал Андрей, не отрываясь от изучения списка. – Поразительная настойчивость для неблизкого знакомого. Даже ночью звонил.

– Даже ночью? – вклинился Паша. – Это – серьезный мотив. Я бы тоже убил. В общем, все ясно. Дело раскрыто.

– В сотовом должно быть видно, что я не отвечала. Сейчас я вам свой покажу, – Нина достала из сумочки сотовый телефон, Паша взял телефон, заинтересованно углубился в его изучение.

– Он только один раз проводил меня, – объяснила Нина.

– Всего один раз? – переспросил Паша. – Поэтому ты обиделась и… Нинок, выходит, ты – наш главный подозреваемый. Алиби у тебя нет.

– Есть, я дома спала. Мама может подтвердить.

– Мама – это не свидетель, она что угодно подтвердит, – заявил Паша. – Кстати, мама что делала?

– Вот видишь! А ты в это время прокралась, сбежала незаметно для мамы и совершила свое заветное загадочное убийство.

– Нина, – сказал Андрей, – сейчас должна подойти диспетчер со «Скорой». Трофимова Алевтина Ивановна. Сходи, приведи ее к нам.

Нина послушно отправилась выполнять поручение.

– Ты что, действительно ее подозреваешь? – спросил Андрей, когда Нина вышла из кабинета.

– А что мы о ней знаем? – довольно серьезно ответил Паша. – Живет недалеко, была с ним знакома. И мотив нарисовался. Мы же не знаем, что там на самом деле случилось, когда он ее провожал.

– По-твоему, она затаила обиду и отомстила через два дня?
– Подумаешь, два дня. Женщина может годами помнить, что ты на нее когда-то не так посмотрел.
– Одно дело помнить, другое – за нож хвататься.

– А может, она пришла к нему, они поссорились, она его – бац! Ты обратил внимание, как она быстро вышла, когда мы за ней приехали? Девушки никогда так быстро не одеваются. Наверное, и спать не ложилась. А мы ее с собой взяли. Теперь если и найдем ее отпечатки, ничего не докажем.

– Нож она точно не трогала. Да и глупо это, Нину подозревать. Такая… нежная, ножом, такого бугая… Нет, нереально.

– Подумаешь, нежная. В тихом омуте… Помнишь, в прошлом году? Маленькая такая девчоночка, тяжкие телесные в состоянии аффекта.

Андрей нехотя кивнул:
– А, Викуся. Ненавижу такие дела, когда преступник вызывает больше сочувствия, чем потерпевший.

– Ну, извини, что напомнил! Ее отчим тоже не хиленький был, а еле оклемался.

– Что ты сравниваешь, – с досадой возразил Андрей. – Там другое. Мать – алкоголичка, отчим – сволочь. Девчонка нервная, взрывная. У Нины воспитание…

Открылась дверь, вошла усталая полноватая женщина средних лет, за ней Нина.

– Вот сюда, пожалуйста, – вежливо сказала она, указывая на стул у стола Андрея.

Диспетчер села, устало глядя на Андрея покрасневшими опухшими глазами.

– Алевтина Ивановна, почему вы не сразу направили машину по вызову, поступившему к вам вчера, в восемь двадцать вечера? Прибывшая бригада обнаружила труп.

– Господи, да разве ж я знала? – вздохнула диспетчер. – Мне показалось, разыгрывает кто-то.

– Не знаю. Не поверила, что и вправду ему плохо.

Андрей разговаривал с диспетчером, внимательно выслушивая ее ответы, Паша, сидя за своим столом, за спиной допрашиваемой женщины писал протокол допроса. Нина тоже очень внимательно слушала, стараясь ничего не пропустить и все запомнить.

– А почему все-таки отправили машину? – спрашивал Андрей.

– Душа была не на месте. Первый раз в жизни вызов не передала. И надо же… – и диспетчер снова горестно вздохнула.

Затем Паша в сопровождении Нины отправился за записью вызова «Скорой». Андрей продолжил изучение множащихся протоколов и своих записей. Сидел, основательно уставший, потирая глаза, пытаясь разобраться для начала со звонками с сотового телефона в день убийства.

– Вот и мы! – весело сказал Паша, входя в кабинет. – Соскучился?

Андрей вяло посмотрел на Пашу и Нину, оживленных после небольшой вылазки, взял флешку с записью.

Все трое вслушивались в диалог, который знакомая уже диспетчер «Скорой» вела с хрипящим мужским голосом.

– Скорее… умираю… Строительная десять, квартира пять, – и короткие гудки.

– Почему она не поверила? – подумал вслух Паша. – Я бы поверил. Натуральный хрип умирающего. Аж мороз по коже.

– А кто? Тогда куда делся тот, кто хрипел? Нинок, голос узнаешь?

– Не знаю, – пожала плечами Нина. – Похож вроде. Но при мне он же так не хрипел.

Андрей попытался обобщить все имеющиеся в наличии факты:

– Итак: в день, точнее, в вечер убийства, с сотового телефона Боба было три звонка, один в девятнадцать пятьдесят, второй в «Скорую» в двадцать восемнадцать, и третий по тому же номеру в десять ноль пять. Мы сейчас прослушали второй звонок. Похоже, он уже собрался умирать. Тогда кто звонил в десять ноль пять?

– А если сам и звонил? – предположил Паша. – Но сначала умер. Знаешь, Нинок, до тебя у нас такой неразберихи не было. Все жмурики были дисциплинированными. Если звонил, значит, был жив. Потом умер – все, никакой деятельности. А тут – сначала умер, потом позвонил. Активный покойничек.

– А по словам врача «Скорой», смерть наступила около одиннадцати, – рассуждал Андрей.

– Причем, мгновенно. Почему он тогда хрипел в полдевятого? Предчувствовал близкую кончину? В принципе, врач «Скорой» мог ошибиться.

– Мы так вообще с места не сдвинемся, – сказал Андрей. – Паша, что там насчет экспертизы?

– Да, кстати, – небрежным тоном сказал Паша. – Нинок, слетай-ка к медэкспертам, там есть такой Николаич, спроси, когда будет готов результат экспертизы по нашему покойничку.

Андрей укоризненно посмотрел на своего коллегу:
– Паша!

– Да надоело мне уже его… – взорвался Паша, и, покосившись на Нину, продолжил, – …ненормативную лексику выслушивать.

– Поэтому ты девочку посылаешь? – уточнил Андрей.

Нина оглянулась с порога, дружелюбно улыбнулась:
– Ничего страшного, мне не трудно! – и отправилась выполнять порученное.

– Вот видишь, ей не трудно, – сказал Паша. – Такая милая воспитанная девочка. Интересно, почему этот Боб ей постоянно звонил?

– Она же рассказала, их пытались познакомить.

– Ну и что? Раз позвонил, два. Не отвечает, значит, не хочет общаться. А этот тип прямо рвался познакомиться со скромной девушкой. Мне кажется, такие были не в его вкусе.

– Почему ты так думаешь? – заинтересовался Андрей.

– Уже то, что обычный Борис выпендрежно называл себя Бобом, о многом говорит.

Паша только устроился перед компьютером с заветной кружкой крепкого чая, как вернулась Нина с результатами экспертизы, протянула их Андрею. Следователи удивленно смотрели на практикантку, излучавшую спокойствие и дружелюбность.

– Готово? Уже? – недоверчиво произнес Паша, восхищенно выдохнул:
– Нинок, ну ты даешь! – и поинтересовался у Андрея, изучавшего принесенный документ:
– Ну, что там?

– Все, что сказал врач «Скорой», подтвердилось. Мгновенная смерть около одиннадцати часов вечера, – ответил Андрей.
– Хороший врач «Скорой», – сказал Паша.
– А вот лично меня настораживает, что врач «Скорой» так хорошо разбирается в покойниках. Значит, что получается?

– Значит, Боб зачем-то хрипел в полдевятого, обещая умереть. Потом звонил кому-то в десять. Потом умер в одиннадцать. Кое-что прояснилось, – Паша отпил из кружки. – Осталось выяснить, кто его убил.

– Для начала поговорим с тем, кому он звонил в тот вечер. Это – домашний номер Иванниковых, проживающих, судя по адресу, по соседству.

– Маша, – поняла Нина. – Это ее духи, на полотенце.

– Иванниковы – это Ольга Леонидовна, ее сын Игорь и его жена, Маша. Это про нее я говорила. Про духи. Ольга Леонидовна хотела познакомить меня с Бобом. Боб уже был у них, когда мы с Ольгой Леонидовной пришли. Маша знакома с Бобом, то есть, была, то есть, это он был…

– То, что Маша была знакома с Бобом, еще не преступление, – спокойно возразил Андрей. – Ты же тоже была с ним знакома. И во всей Москве, наверное, найдется еще парочка десятков женщин с такими духами. Даже если Маша – предположим – была у Боба, тоже ничего не доказывает. Мы же не знаем, во сколько. Значит, что мы должны делать?

– Выяснить мотив и проверить алиби, – четко сказала Нина.

– Правильно, – согласился Андрей. – Поэтому мы с тобой сегодня вечером пойдем в гости.

Вечером Андрей и Нина отправились к Иванниковым в качестве незваных и нежданных гостей. Они уже подходили к дому, когда их догнал Паша.

– Отчет они дадут позже, – сказал Паша. – Пока в двух словах. В квартире Боба обнаружены отпечатки пальцев только двух человек: самого Боба и неустановленного лица. Отпечатки нашли на дверце шкафа, того, что в комнате. В кухне – отпечатки только Боба. На орудии убийства отпечатков нет. На дверных ручках и некоторых предметах отпечатков нет вообще, все протерто. Похоже, кто-то опытный.

– Все протер, а со шкафа забыл? Или эти отпечатки не имеют отношения к убийству.

– Сейчас еще раз обойду всех соседей, соберу пальчики, может, кто подойдет. Нинок, ты случайно шкаф не трогала, пока протокол писала?

– А то, может, мы зря бегаем, – продолжал Паша. – Надо бы твои пальчики сверить.
– У меня уже брали отпечатки, – похвасталась Нина. – Тот, с чемоданчиком.

– Семенов? Молодец, – похвалил Паша криминалиста.

– У него большой опыт работы с практикантами, – пояснил Андрей для Нины. – Хватаются за все.
– Я и сам хватался, – поделился Паша. – Он мне тогда чуть башку не оторвал. Целую версию построили на отпечатках – оказалось, мои.

Просторная гостиная Иванниковых утопает в цветах: огромные роскошные букеты роз, гладиолусов, альстромерий, гвоздик всех цветов и оттенков стоят в красивых вазах и обычных баллонах. За столом, накрытым к ужину, сидят Ольга Леонидовна и Игорь. Маша заметила какой-то непорядок на столе, пошла на кухню.

– Маша, да садись уже, – позвала Ольга Леонидовна. – Все есть.

Маша вернулась с солонкой, тоже села за стол.

– И так набегалась вчера, – сказала Ольга Леонидовна.

– Сегодня поужинаем спокойно, в семейном кругу, – не успела Ольга Леонидовна произнести эти слова, как раздался звонок в дверь.

Ольга Леонидовна застыла, Маша и Игорь переглянулись.

Игорь, сопровождаемый напряженными взглядами, пошел в прихожую, вернулся с Ниной и Андреем.

– Добрый вечер! – вежливо и как можно непринужденнее произнесла Нина. – Мы не помешали? Это – Андрей Владимирович, следователь, мы вместе работаем. Андрей Владимирович расследует дело Боба.

– Да, да, мы слышали, – сказала Ольга Леонидовна. – Ужас, такой молодой. Что с ним случилось?

– Это мы и пытаемся выяснить, – ответил Андрей.

Андрей выразительно посмотрел на нее и сказал Ольге Леонидовне:
– Да, с удовольствием.

Сели за стол, Маша принесла еще тарелки для незваных гостей, потекла беседа о вчерашнем празднике – не сидеть же молча.

– …Никого не приглашала, думала, посидим втроем, – делилась впечатлениями Ольга Леонидовна. – А тут… Столько народу было, я даже не ожидала. Коллеги, ученики: и сегодняшние, и бывшие заходили, вот как Нелечка, например. Даже Валя приехал! И такая атмосфера прекрасная. Все разговаривали, веселились, музицировали. Видите, сколько цветов!

– Валя – это Валентин Листовский, – торжественно произнесла Ольга Леонидовна. – Талантливый пианист, лауреат международных конкурсов. Мой бывший ученик. Моя гордость! Нелечка тоже могла бы стать хорошей пианисткой. Способная, трудолюбивая. Даже имя подходящее.

– Чайку подлить? – заботливо поинтересовался Андрей.

Нина кивнула, надеясь отвлечь его от дальнейшего обсуждения ее имени.

Андрей долил чаю в Нинину чашку и повернулся к Ольге Леонидовне:

Ольга Леонидовна терпеливо объяснила ему, словно непонятливому ученику:
– Я говорю, у Нелечки очень красивое имя, как раз для сцены: Нинель.

– А, ну да, – сказал Андрей, слегка приподняв брови и мельком взглянув на смутившуюся Нину, и продолжил непринужденный светский разговор. – А Боб вчера тоже заходил?

– Нет, он же так, просто сосед… был. Как-то помог сумки донести, заходил пару раз. Я его с Нелечкой хотела познакомить. Он был такой общительный, начитанный, довольно милый.

– Боб звонил по вашему городскому номеру два раза, в восемь и в десять. Вспомните, пожалуйста, когда вы с ним разговаривали.

Андрей перевел взгляд на молчащих Машу и Игоря.

– Понимаете, – пояснила Ольга Леонидовна. – Здесь было столько народу. К телефону мог подойти кто угодно. Нелечка, ты же сама видела, что здесь творилось?

– Возможно, кто-то из детей взял трубку, пошел меня звать, отвлекся и забыл, – предположила Ольга Леонидовна. – Да и взрослый мог забыть. Здесь была такая суматоха.

– Кто-нибудь из вас выходил вчера вечером из дома? Видели кого-нибудь подозрительного?

– Гости все время приходили и уходили, кто-то пришел, кто-то ушел. Если бы они видели что-то подозрительное, наверное, сказали бы, – пожала плечами Ольга Леонидовна и забеспокоилась:
– Вы что, будете всех моих гостей допрашивать?

– Нет, нет. В этом нет необходимости. Значит, никто из вас из дома не выходил?

– Я ходил в магазин за колбасой и майонезом, – сказал Игорь. – Видел соседа с собакой.

– Ясно. Спасибо. Нам пора, – поднялся Андрей.

Нина тоже встала, вежливо попрощалась:
– Спасибо, все было очень вкусно. Извините за вторжение, – и пошла в прихожую.

Ольга Леонидовна встала, чтобы проводить гостей.

Андрей обернулся к Маше:
– Маша, нальете мне водички?

– Да, конечно, – Маша пошла на кухню, Андрей направился за ней.

– Маша и Игорь всегда такие немногословные? – поинтересовался Андрей у Нины, провожая ее до дома после ужина у Иванниковых.

– Я всего один раз у них была, неделю назад. Тогда был Боб, говорил, в основном, он. И да, Ольга Леонидовна тоже. До этого я была у нее только, когда в школе училась. Она иногда занималась со мной дома.

– Как я понял, она – твоя учительница музыки?

Нина кивнула:
– Я закончила музыкальную школу.

Она подумала, что теперь, наверное, придется объяснять, как и всем знакомым, почему это, после окончания музыкальной специализированной школы она вдруг вместо поступления в консерваторию стала студенткой юридического факультета. Придется рассказать, что в ней прекрасно уживались любовь к музыке и огромный интерес к расследованиям настоящих преступлений, пока не настало время выбирать. И она приняла решение, которое ее маму привело в ужас, а всех знакомых, особенно учителей музыкальной школы – в недоумение. И еще, наверное, надо будет пояснить, почему она назвалась Ниной, хотя знакомые зовут ее Нелей.

– Знаешь всех, кто был на юбилее? – спросил Андрей, которого, по-видимому, интересовало только расследование дела, а не подробности Нининой биографии и ее душевные переживания. А может, и так все понял.

– Не всех, но многих знаю, – сказала Нина, обрадованная, что не надо ничего про себя объяснять.

– Поговори со всеми, кто там был. Поделикатней. Постарайся выяснить, кто говорил с Бобом по телефону и не выходил ли кто-нибудь из Иванниковых из квартиры. Если выходил, то когда. Об убийстве – ни слова. Ты – просто бывшая ученица Ольги Леонидовны, была на юбилее, ушла рано и хочешь узнать, что без тебя было.

Нина кивнула, гордая порученным серьезным делом.

Перед домом Нины маячила темная фигура, завидев которую, Андрей сказал:
– Паша уже ждет.

Паша торжествующе, словно охотник после удачной охоты, показал внушительный пакет:
– Вот они, пальчики. Завтра с утра загрузим криминалистов по полной.

– Ты что, весь дом обошел? – спросил Андрей.
– Почти, – подтвердил Паша.
– Соседи не возмущались?

– Да они меня как родного принимали, – сказал Паша. – Особенно рады мне были родители орущего младенца. Оказывается, он все время орет. Замолчал только, когда я пришел и снимал у родителей отпечатки пальцев. Дитя, наконец, успокоилось и с интересом наблюдало за этой процедурой. Родители не хотели меня отпускать и умоляли приходить еще.

Нина улыбалась, слушая Пашу, не замечая, что Андрей украдкой любуется ею.

Паша, вдохновленный реакцией Нины, с воодушевлением продолжал:
– Скандальные супруги после моих визитов попритихли, за что все остальные были мне искренне благодарны. Так что завалим Семенова работой.

Андрей вынул из своего портфеля пакетик, передал его Паше:
– Заодно прихвати. Машины пальчики.

Нина удивленно посмотрела на Андрея:
– А Маша ничего не спрашивала?

– Надеюсь, Маша не заметила, – спокойно ответил он.

Проводив Нину, Андрей и Паша направились в отдел.

– Как тебе эта семейка? – поинтересовался Паша.

– Ольга Леонидовна – приятная интеллигентная женщина, но сразу чувствуется, что учительница. Игорь – типичный маменькин сыночек. Маша – простая, добрая, хозяйственная. Красивая.

– Хозяйственная, говоришь? – подхватил Паша. – Может, она и протерла все отпечатки?

– Нет, ну, может, приходила уборку делать, подрабатывала потихоньку, от семьи скрывала. Игорь узнал, приревновал и…

– Я могу допустить, – отчетливо сказал Андрей, – что Игорь ударил Боба ножом, но чтобы он хладнокровно стирал отпечатки пальцев с этого ножа… Не могу представить.

– Как мы выяснили, вся семья вместе с гостями праздновала юбилей, никто не выходил. Игорь ходил в магазин, но пришел около десяти. Больше никуда не выходил.

– Нина еще поговорит с другими гостями. Может, что-то узнает. А ты выясни все про этого Боба. Друзья, приятели, знакомые. Нина и Ольга Леонидовна характеризуют его как общительного. Наверняка обнаружится толпа знакомых. И кто-то из них, вероятно, и убил его. Пока во всей этой истории удалось узнать только одно: кажется, я знаю, почему Боб так настойчиво названивал Нине. Ее полное имя Нинель. Ольга Леонидовна зовет ее Нелечкой.

– Ого! Нинель! Да, Боб наверняка решил, что встретит родственную душу. Этакую фифочку с претензиями.

– Но, кстати, – заметил Паша. – Я был прав: мы о ней действительно ничего не знаем. Даже не знали, как ее зовут. А еще следователи.

Андрей пожал плечами. Он тогда был так потрясен тем, что его кабинет кое-кто посчитал филиалом детского сада, что не поинтересовался анкетными данными юной практикантки.

– В ее направление я особенно не вчитывался.

– Может, оно вообще не ее, – предположил Паша. – А ты ей слишком доверяешь. Почему ты ее одну отправляешь допрашивать свидетелей?

– Не допрашивать свидетелей, а поговорить с гостями. Можешь сам опросить. Не забудь, что половина из них несовершеннолетние. Обязательно присутствие родителей.

Паша поморщился, вздохнул, кивнул соглашаясь:
– Знаем, знаем. Та еще канитель. Предпочитаю иметь дело с уголовниками, чем с родителями ни в чем не повинных детишек.

– И вряд ли выяснится что-то интересное, – добавил Андрей.

В музыкальной школе все было по-прежнему: широкий светлый коридор, из классов доносятся звуки разучиваемых произведений, слышится пение. Нина с трепетным волнением окунулась в знакомую с детства атмосферу – еще недавно эта школа была ее вторым домом.

У подоконника перед кабинетом сольфеджио в ожидании урока стояли две девочки из тех, которые были на юбилее: бойкая подвижная девчушка и другая, поскромнее, но тоже с озорными искорками в глазах. Нина подошла к ним:
– Привет, – и обратилась к бойкой:
– Я тебя помню, ты была на юбилее Ольги Леонидовны. Хорошо играешь! Это твое любимое произведение? Я его тоже раньше играла.

– Нет, мне вообще-то быстрые вещи нравятся, но техники не хватает, – охотно ответила девчушка, довольная похвалой.

– Интересно было на юбилее? Говорят, даже Валентин Листовский приезжал?

– А я его даже потрогала! – заявила другая, и обе расхохотались.

– Вообще классно было! – затараторила бойкая. – Меня даже мама потеряла. Мы собирались поздравить и уйти, но Ольга Леонидовна нас за стол усадила, а потом Листовский приехал. Мама звонит: «Ты где? Ночь уже!»

– Ну уж прямо ночь, – подзадорила Нина. – Мамы всегда преувеличивают. Наверное, и девяти еще не было.

– Нет, что вы, – возразила другая девочка, – больше было, наверное, одиннадцать.

Бойкая согласно закивала:
– Ну да! Я домой почти в двенадцать приехала, пока мы с папой всех девчонок по домам развезли.

– Разве ты с папой была? – спросила Нина. Где же был папа, интересно? Среди гостей мужчин вроде не было. Пришел позже? Папа, утомленный обилием классической музыки, мог выйти покурить или подождать в машине. Может, он что-то видел?

– Папа на машине за нами приехал, потому что поздно уже было. Темно совсем. Ольга Леонидовна нас даже до машины проводила.

Нина так и не решила, мог ли папа, заехавший на машине, увидеть что-то интересное для расследования, но сейчас было важно установить другое, и она спросила:
– А кто-нибудь пел на юбилее?

– Анна Эдуардовна пела, – ответила та, что поскромнее. – Детские песни.

– Сама себе аккомпанировала, – подхватила бойкая. – Все подпевали, кто слова знал.

– А Маша не пела? – непринужденно поинтересовалась Нина.

– Какая Маша? Из четвертого класса? – не поняли девчушки.

– Маша – жена Игоря, сына Ольги Леонидовны, – пояснила Нина. – Я слышала, что они красиво пели дуэтом, русские народные песни. Или я что-то перепутала?

– Маша на кухне все время была или тарелки со стола убирала. Я и не знала, что она поет. А Игорь то стулья носил, то еще что-то, – добавила другая.

– Нет, и не все время, – не согласилась бойкая. – Когда Листовский хотел уходить, Ольга Леонидовна сказала, чтобы он сначала торт попробовал. Стала Машу звать, а ее нет. Я еще подумала: вот она Машу ищет, а Маша, может, в туалете.

– А не было Маши в туалете! – торжествующе заявила другая.

– Я там была! – пояснила ее подружка, и обе расхохотались.

– Ольга Леонидовна мне в дверь стучит: Маша, ты здесь? – продолжала девочка с озорными искорками в глазах.

– А ты что? – заинтересованно спросила бойкая.

– Маша быстро нашлась, – сказала Нине бойкая девчушка. – Торт вынесла. Такой вкусный!

Нина, присев на край стула, слушала, как Анна Эдуардовна, аккомпанируя себе, поет детскую песню.

Анна Эдуардовна энергично взяла заключительные аккорды и повернулась к своей благодарной слушательнице.

– Вот эту я тоже пела, – объяснила Анна Эдуардовна. – Но это потом уже, когда Листовский ушел.

– Только две вещи сыграл, съел кусочек торта и умчался.

– …я посчитала продолжительность этих музыкальных произведений, получается, Машу потеряли около половины девятого, – глядя в свои записи, докладывала Нина Андрею и Паше.

Все трое расположились в кабинете вокруг стола Андрея, устроив небольшое совещание.

– Около половины девятого был звонок в «Скорую» от хрипящего Боба. Если это как-то связано? – сказал Паша.

– Боб умер в одиннадцать, – возразил Андрей. – Причем тут Маша? В одиннадцать она была дома?

– Значит, нужно оставить Машу в покое и заняться более перспективной версией. Что ты узнал насчет Боба? – обратился Андрей к Паше.

– Квартиру по этому адресу снимал около месяца. Занимался частным извозом, официально. Коллег по работе нет, с соседями почти не общался. Никаких друзей и знакомых, кроме Нины и Иванниковых, не установлено. Этот компанейский Боб вел на редкость замкнутый образ жизни. Насчет взятых отпечатков – совпадений нет.

– На сотовый Боба звонили с нескольких номеров в разное время, но разговор не состоялся. Скорее всего, позвонили по ошибке.

Андрей взял со стола какой-то документ, стал читать его, выписывая что-то. Паша некоторое время смотрел на Андрея, потом вздохнул, снял трубку с телефона, набрал номер, глядя в распечатку звонков.

– Это из полиции. Вы знакомы с Борисом Юдиным? – спросил раздраженно и, выслушав телефонного собеседника, рявкнул:
– Видите ли, мы обнаружили труп, а рядом сотовый. Последний звонок – от вас. Собирайте вещи, мы сейчас за вами приедем, – и бросил трубку.

– Паша! Ты что творишь? – Андрей поднял голову от изучаемого документа.

– «С какой целью интересуетесь?» – передразнил Паша недавнего телефонного собеседника.

– Нормальный вопрос интеллигентного человека, – спокойно сказал Андрей. – А теперь он на тебя жалобу накатает.

Андрей сказал Нине, все еще сидевшей у его стола и наблюдавшей за Пашей:

– Это Павел Петрович показал, как не надо работать, – и добавил, обращаясь уже к самому Павлу Петровичу:
– Мы сейчас не просто работаем, а обучаем нашу практикантку.

– Да, – кивнула Нина, – мне еще отчет по практике писать.

– Вот видишь, – сказал Андрей Паше, – мы еще и в отчет попадем. В котором будут тщательно зафиксированы все твои шуточки насчет ходячих покойников. В качестве рабочих версий.

– Зато преподы в универе повеселятся, – ответил Паша. – Такого они точно не читали.

Паша, глядя в распечатку, снова потянулся к телефону.

– Павел Петрович, можно я попробую позвонить? – попросила Нина.

– Валяй, – великодушно разрешил Паша, указывая на нужный номер.

Нина набрала номер и вежливо сказала ответившему:

– Здравствуйте. Борис просил передать вам, что долг отдаст завтра. Когда вы подъедете? – после небольшой паузы добавила:
– Борис Юдин. Боб, – выслушав собеседника, вежливо извинилась, положила трубку и пояснила:
– Очень-очень сожалел, что не знаком с Бобом.

– Креативненько, – похвалил Паша. – Моя школа.

– А если это и был убийца? – скептически спросил Андрей. – Вы так преступника спугнете. Паша, если хочешь помочь, пробей номера. Нет – займись делом Воропаева. Там работы непочатый край.

– Висяк там стопроцентный, – пробурчал Паша, направляясь к своему столу.

Андрей, не обращая внимания на Пашино бурчание, сказал Нине тоном опытного наставника:
– А мы будем изучать биографию Боба в поисках зацепок. Итак, Юдин, Борис Геннадьевич. Родился в городе Энгельсе, где и проживал до приезда в Москву.

– Боб из Энгельса, а Маша из Саратова! Мне Ольга Леонидовна сказала! Но можно проверить!

– Допустим, Маша из Саратова, – спокойно сказал Андрей, не поддаваясь восторгу практикантки. – И что?

– Это же практически один город. Они были знакомы!

– Не обязательно, – возразил Андрей. – Может быть, просто совпадение.

– Сначала жили почти в одном городе, потом в Москве рядом. И духи Машины в квартире Боба. Не верю я в такие совпадения!

Нина подошла к Паше, который выразительно смотрел на Андрея, вопрошая недовольным взглядом: «Зачем сдал? Теперь начнется…»

Но Нина только попросила:
– Павел Петрович, расскажете, как это «номера пробивать»?

Вечером Нина перед уходом подошла к Андрею, изучавшему фотографии с места преступления:
– Я хотела отпроситься на завтра, по семейным обстоятельствам. Можно?

Андрей кивнул, продолжая рассматривать фотографии. Нина, просияв, ушла.

– Какие могут быть семейные обстоятельства у несемейного человека? – заметил Паша, уютно устроившийся за компьютером с неизменной кружкой.

– Может, мама заболела, – пожал плечами Андрей.

Мама стояла в дверях комнаты, с беспокойством наблюдая за лихорадочными сборами дочери. Нина торопливо пересчитала деньги, проверила наличие паспорта в сумочке.

– Какая еще командировка? – возмущалась мама. – Ты же практикантка. Они не имеют права тебя посылать!

– Это всего на один день. Послезавтра я уже буду дома. Все, пока.

И Нина быстро выбежала из дома, оставив маму в тревожном недоумении.

Андрей, потирая глаза, и мало что соображая от усталости, бесконечно перечитывал то протоколы, то свои записи, утопая в ворохе документов и фотографий, разложенных на столе.

– «На кухонном столе стоит кастрюля, частично наполненная тряпками», – негромко зачитал Андрей из протокола, так же негромко спросил скорее себя, чем Пашу:
– Зачем ему нужна была эта кастрюля?

Паша, не поднимая головы от компьютера, быстро отреагировал:
– Суп варить.

– Из них и варить, – снова откликнулся Паша. – Суп из тряпок. Нормальное меню. Для ходячего покойника самое то.

– Дурдом какой-то, – устало вздохнул Андрей, зачитал еще одно неясное место из протокола:

– «…сухое полотенце пахнет женскими духами…» Это были действительно Машины духи? Название забыли узнать. Или Нина узнала?

Андрей набрал номер сотового телефона Нины, прослушал автоответчик: «Абонент временно недоступен». Набрал другой номер, городской.

Оторвавшийся от компьютера Паша с все возрастающим интересом прислушивался к разговору Андрея с мамой практикантки, как безошибочно определил Паша – с кем же еще.

– Добрый вечер, можно Нину? …Да, да, Нелю. …Куда уехала? …В какую командировку? …Кто, я послал? …Ах, да. Конечно. В Саратов. Да, да. Вы только не волнуйтесь, я тоже с ней еду.

Андрей бросил трубку, поспешно вскочил:
– Какого черта!

Быстро сгреб в кучу все бумаги и фотографии со своего стола, убрал их в сейф, схватил блокнот с записями.

Паша, наблюдавший за его действиями, произнес скептически:
– На месте мамы я бы именно сейчас и начал волноваться. Какой-то посторонний мужчина едет с ее доченькой.

Андрей быстро направился к двери, бросил на ходу:
– Прикроешь меня.

– А что, если это она Боба грохнула, – сказал Паша. – В квартире явно что-то искали, может, он хранил какие-то сокровища. Она их не нашла, узнала, что он из Энгельса и рванула туда. Ты поосторожней там. Вдруг у нее есть сообщник.

Андрей, уже взявшийся за дверную ручку, обернулся:
– Паша!

– У меня и так голова кругом! – взорвался Андрей. – На мне восемь дел, начальство торопит, этот… мертвец ходячий, практикантка с фокусами и еще ты… со своими версиями!

– Андрюх, я еще никогда не видел тебя таким нервным, – невозмутимо ответил Паша. – Делаю вывод: это юное создание тебе небезразлично. Желаю приятно провести время.

– У тебя только одно на уме. Я за нее отвечаю! – и Андрей отправился на поиски своей слишком инициативной практикантки.

Нина села на вечерний автобус до Саратова, благополучно доехала – напрасно мама волновалась! – сначала до Саратова, потом и до Энгельса – и приступила к следственно-розыскным мероприятиям в незнакомом городе. Отыскала дом и квартиру, где проживал Борис Юдин, он же Боб. Дом был четырехэтажный, похожий на тот, в котором он жил в Москве.

Нина посмотрела на номер дома, сверяясь с записями в своем блокноте. Да, это здесь.

Она поднялась на третий этаж, позвонила в дверь. Долго никто не открывал, наконец, выглянула нагловатого вида женщина лет пятидесяти, с распущенными волосами, с расческой в руке, одетая для выхода из дома.

– Тебе чего надо? – недобро оглядев Нину, спросила женщина. – Ты кто?

– Я ищу родственников Бориса Юдина, – вежливо объяснила Нина.

– Нет у него родственников, – и женщина собралась захлопнуть дверь, поэтому Нина торопливо добавила:
– Я из полиции. Из Москвы.

«А если она потребует показать удостоверение?»

Но женщина ничего не потребовала, а высказала этой московской пигалице все, что посчитала нужным:

– Получила я извещение. Хоронить не буду! Денег нет. Я ему никто. Не мачеха даже. Жена отца. Я его и не усыновляла. А отец помер давно. Да Борька и не жил с нами. Меня терпеть не мог. Все время у какой-то тетки своей околачивался.

– А где эту тетку можно найти? – ухватилась Нина за интересную информацию.

– Понятия не имею. Ладно, шагай давай. Мне некогда. На дежурство опаздываю.

Женщина захлопнула дверь. Нина в задумчивости стала спускаться по лестнице. Где же искать эту тетку?

Не решив, что делать с теткой Боба, Нина поехала в Саратов, чтобы поговорить с родителями Маши. Как бы так все разузнать, чтобы не вызвать подозрений? Представиться подругой Маши? Предложить что-нибудь ей передать, какой-нибудь гостинец? А если они и правда что-то передадут для Маши, как потом с Машей объясняться, зачем к ее родителям ездила?

«Буду действовать по обстановке. Сначала надо посмотреть, что за родители. Может, такие же, как эта немачеха Боба».

Нина подошла к типовому четырехэтажному дому, который выглядел очень уютно из-за буйной зелени перед ним. На скамейке у подъезда сидели две старушки. Нина сверилась с записями в блокноте, вежливо поздоровалась со старушками, пошла к подъезду. Старушки с одобрительным интересом следили за приветливой незнакомой девушкой, которая явно кого-то искала.

Нина нажала кнопку звонка, дверь открыли почти сразу. На пороге показался мужик в майке и тренировочных штанах.

– Здравствуйте! – храбро сказала Нина. – Вы Савельев?

– Нет, – ответил мужик. – Уехали Савельевы. Квартиру нам продали и уехали.

Нина вышла из подъезда, села на скамейку рядом со старушками, раздумывая, что же теперь делать. Старушки с любопытством смотрели на нее, сами завели разговор.

– Ищешь кого-то? – спросила одна.
– Приезжая? – спросила вторая.
– Да, я из Москвы, – охотно объяснила Нина. – Здесь раньше Маша Савельева жила, я хотела с ее родителями поговорить. А они, оказывается, переехали.

– Не было тут никакой Маши, – сказала первая старушка.
– Как это не было? – не поверила Нина. – Маша Савельева, из шестой квартиры.
– А, Маруся, из шестой, – поняла старушка. – А зачем тебе ее родители?

– Понимаете, у меня есть жених, – на ходу стала сочинять Нина. – Мне кажется, что у него что-то было, с Машей. И может, сейчас тоже.
– А жених-то кто? – заинтересовались старушки.
– Его зовут Борис. Борис Юдин. У меня и фотография есть.

Нина достала из сумочки сотовый, показала старушкам фотографию живого Боба, переснятую со следственных материалов.

– Может, видели его вместе с Машей? – спросила она с надеждой.
– Да это же Борька, племянник Лизы, – узнала одна из старушек. Вторая кивнула, соглашаясь. – Они тут жили, в соседнем подъезде. Лиза прошлый год померла, он квартиру продал и уехал. Не беспокойся, ничего у него с Марусей не было, и быть не может.

– Вы это точно знаете? – спросила Нина. «Вот и тетка нашлась, да еще и по соседству с Машей!»

Старушки обрадовались поводу побеседовать с новым человеком, да еще таким юным, милым и неопытным, заговорили наперебой:
– Точнее не бывает. Борька про Марусю такое знает…

– Да и Марусе он зачем нужен? Она на него и не смотрела.
– Лучше бы вообще ни на кого не смотрела. А то в такого подлеца влюбилась.
– Деревенская, что с нее взять. Думала, если вежливый да образованный…

– Они ведь из деревни, Савельевы-то. Маруся в школе училась, когда они сюда переехали, в город, значит. А в десятом классе влюбилась она в учителя. Дурочка совсем, наивная. А он – женатый, а туда же, девчонку не пожалел. А как она забеременела, забегал, родителей уговорил, чтобы от ребеночка избавиться. Они хотели все тихо сделать, чтобы никто не узнал.

– Ага, тихо. Такое тут было! Маруся плакала, из дома убегала, хотела ребеночка оставить. А этот – родителей запугал, они Марусю уговорили. Да только так все неудачно вышло. Маруся полгода в больнице лежала, думали, помрет.

– Ее мать аж почернела вся, говорит, это наказанье нам, и все молилась, молилась. Вот поэтому Маруся и выжила.

– Выжить-то выжила, а детей у нее теперь не будет. После того она с родителями совсем разругалась и уехала. Ишь ты, в Москве теперь, оказывается. А родители ее в деревню снова уехали.

Нина задумчиво шла по незнакомой улице незнакомого ей города, пытаясь продумать дальнейший план действий, время от времени оглядывалась: казалось, что за ней кто-то следит. С самого момента ее приезда мерещилась ей знакомая фигура: то на противоположной стороне улицы, то в такси, обгоняющем автобус, которым она добиралась в Энгельс, то за буйными кустами позади скамейки, где она беседовала со старушками. Но этого же не может быть! Нина остановилась, внимательно разглядывая прохожих – нет, ничего подозрительного! – повернулась и прямо перед собой увидела Андрея. Сначала замерла в растерянности, потом почувствовала огромное облегчение, обрадовалась, что не одна, что есть, с кем поделиться, посоветоваться. Нина просияла, не обращая внимания на довольно хмурый вид своего наставника.

– Андрей? Как ты меня нашел? – на радостях сказала «ты», неожиданно даже для себя. Он, похоже, не обратил внимания.
– Профессия такая, – пояснил мрачно. – С мачехой Боба поговорила, со старушками побеседовала. Куда теперь?
– А откуда ты все знаешь? – поразилась Нина.

– Я же говорю, профессия такая, – более миролюбиво сказал Андрей.
– А я чувствовала, что за мной кто-то следит.

Дальше пошли вместе. Нина на всякий случай еще раз пересказала услышанное от старушек. И сделала вывод:
– Итак, у Маши был мотив!

– А если старушки все выдумали? – охладил Андрей ее пыл. – Нафантазировали от скуки.
– Значит, надо проверить! Узнать в больнице…
– Почему ты так хочешь посадить Машу? – глядя на нее в упор, спросил Андрей. – Она тебя чем-то обидела?

Но Андрей решительно направился в кафе, и Нине пришлось пойти за ним.

А в кафе она совсем забыла про время и про еду тоже, и, затаив дыхание, слушала, как он увлеченно рассказывает о случаях из своей практики. Случаи были очень интересные, и он очень интересно рассказывал, и уже не был ни уставшим, ни хмурым, а наоборот, оживленным и очень красивым.

В Москву тоже поехали на автобусе. Нина заснула, положив голову на его плечо. Он сидел, откинувшись на спинку сиденья, старался не шевелиться, чтобы не разбудить ее, смотрел на темноту за окном, вспоминая, как просияло лицо юной практикантки, когда она увидела его; как с восхищенным интересом слушала его рассказ, забыв про тарелку с едой.

– …Как мы выяснили, Маша действительно лежала в трех больницах, – сообщила Нина Павлу Петровичу результаты расследования, предпринятого в Саратове. – Сначала в гинекологии, потом ее перевели в другую больницу в реанимацию, потом еще в одну клинику.

Паша, присев на край своего стола, внимательно слушал.

Андрей раскладывал на столе папки, бумаги, фотографии, пытаясь разобрать то, что он накануне впопыхах сгреб в кучу.

– Диагнозы нам не сказали, – продолжала Нина, – но, думаю, что старушки рассказали правду. Значит, у Маши был мотив.

– Ты хочешь сказать, что Маша будет убивать всех, кто узнает ее тайну? – спросил Андрей, не отрываясь от своего занятия. – Тогда смотри, не проговорись, что знаешь.

– Нет, ну… – и Нина замолчала в замешательстве.

– Пока рано делать какие-то выводы, – сказал Андрей. – Факт только, что Боб действительно знал о Маше то, что она хотела скрыть.

– Вот, – подхватила Нина. – Значит, я не зря ездила. То есть, мы.

– Ясно, – подал голос Паша. – Короче, пока вы там гуляли, я выяснил, кому принадлежат отпечатки пальцев в квартире Боба.

– Кому? – спокойно спросил Андрей.
– Игорю.
– Маменькин сыночек прикончил здоровяка Боба? – подумал вслух Андрей.

– Еще я выяснил, – продолжал Паша, – что у Игоря алиби. В десять часов, когда Боб звонил Иванниковым, а значит, был жив, Игоря видели в магазине. Продавщица хорошо его запомнила, из-за контраста. Приличная внешность, порванная рубашка и помятый вид, сразу видно, что после драки. Купил колбасу и майонез. Потом его видел сосед с собакой, потом Игорь пришел домой, и, если верить гостям и Иванниковым, никуда не выходил.

– Продавщица смотрела на часы, когда он пришел? И сосед с собакой тоже? – недоверчиво переспросил Андрей.

– Да, представь себе. Продавщица ждала сменщика, который должен был прийти к десяти, но все не шел, поэтому все время смотрела на часы. А сосед куда-то мотался с собакой и обещал жене быть дома не позже девяти. Тоже психовал, что опаздывает и его ждет грандиозный скандал, и, естественно, смотрел на часы.

– Надо же, как по заказу. Может, Игорь договорился с ними? В любом случае, надо с ним поговорить.

– Я подумал так же. Он должен прийти через полчаса.

Игорь сидел на стуле у стола Андрея, заметно нервничал. Паша за своим столом приготовился вести протокол. Нина с блокнотом в руках притаилась в углу кабинета так, чтобы не попадать в поле зрения Игоря, старалась быть совершенно незаметной.

– Можно, я расскажу все с самого начала? Как я познакомился с Машей? – спросил Игорь, не надеясь однако на понимание и положительный ответ. Он ожидал, что сейчас на него начнут кричать, «давить», но все равно постарался убедить:
– Это сэкономит вам массу вопросов.

– Да, слушаю вас, – спокойно согласился Андрей.

Игорь приободрился и стал рассказывать:
– У маминой подруги есть дочь Карина. Мама и родители Карины всегда хотели, чтобы мы поженились. Карина тоже очень этого хотела и сейчас еще, не перестала надеяться. Она очень красивая, современная, образованная девушка. Но, понимаете, ей нужен муж не то чтобы слуга, а раб. Типа дрессированной собачки, чтобы тапочки в зубах приносил.

Игорь немного запнулся, понимая, что рассказывает, пожалуй, чересчур подробно, но увидел, что следователь слушает его с огромным неподдельным интересом.

– Это я образно, – на всякий случай пояснил Игорь.

– В общем, – продолжал Игорь, – поэтому я как-то не очень стремился жениться. Три года назад я решил заказать маме к дню рожденья торт и придумал оригинальное оформление: ноты, первый такт из любимого маминого произведения. А вокруг розы. Я это распечатал и пошел в кондитерскую.

Игорь снова вернулся в тот солнечный день, когда случилось событие, перевернувшее его жизнь. В кондитерской толпился народ, покупая булочки и пирожки. Нагловатая, модно одетая продавщица быстро обслуживала покупателей. Он протянул ей лист бумаги с придуманным оформлением для торта, продавщица раскрыла тетрадь для заказов, мельком взглянула на лист и небрежно произнесла:
– Варианты оформления выставлены вон там. Выбирайте.

– Я хотел бы этот, – настаивал он. – Здесь нет ничего сложного, просто…

Продавщица перебила его:
– Нет. Вам ясно сказано: вон там варианты – выбирайте.

Какая-то тетка, жаждавшая булочек с повидлом, оттеснила его от прилавка.

– Я хотел сказать, – рассказывал Игорь, – что я сам веб-дизайнер, работаю с заказчиками. И точно знаю, что прежде чем сказать заказчику «нет», надо его сначала выслушать. Но я успел сказать только первые слова.

– Я сам веб-дизайнер… – начал он, но продавщица бесцеремонно прервала его, заговорила громко, театрально, явно работая на публику:
– Ах, компьютерщик! Вы с этими компьютерами совсем с ума посходили, элементарных вещей не понимаете! А тут вам не виртуальный мир, а реальный! Тут нельзя так, кнопочкой, раз-раз – и все! Тут законы физики действуют!
Покупатели, находящиеся в кондитерской, посмеивались, глядя на него. Ему казалось, все гогочут и показывают на него пальцем.

– Все смотрели на меня как на полного идиота и смеялись, – говорил Игорь, снова переживая этот неприятный момент.

Он сделал глубокий вдох и решительно произнес:
– Я хочу поговорить с вашим начальством.
– Я и есть начальство, – нагло заявила продавщица. – Хотите, кондитера позову. Она вам то же самое скажет.
Продавщица отступила назад и крикнула в направлении служебных помещений:
– Маша!
В ожидании схватки с серьезным противником он напрягся, лицо посуровело, кулаки невольно сжались.

– Я представил, что сейчас выйдет громогласная скандальная Маша, и приготовился. А вышла… Маша.

Дверь в служебные помещения словно наполнилась сиянием, из которого проступил невероятно прекрасный облик Маши в белом халате, с белой косынкой на голове. Ласково улыбаясь, Маша подошла к нему, зачарованному ею.

Они отошли к столику у окна – и мир вокруг перестал для них существовать. Он показал Маше свой вариант оформления, рассказал свою идею. Маша с ласковым восхищением смотрела на него, внимательно слушала, ласково улыбаясь и кивая.

– Она так смотрела на меня, что я казался себе очень умным и красивым. Она сказала, что это можно сделать, но немного не так. Она что-то говорила про крем, помадку, свойства шоколада… Сказала, что нотки должны быть больше, а розы, наоборот, меньше. Потом она мне звонила, советовалась, каким цветом лучше сделать ноты. Потом я забрал шикарно оформленный торт. Маме торт очень понравился. Я пришел, чтобы сказать об этом Маше, и пригласил ее погулять. Как ни странно, она согласилась. Я понял, что не смогу жить без нее, без этого ее взгляда. Без нее жить уже не имело смысла. Вы меня понимаете?

– Я сказал маме, что женюсь на Маше. Для мамы это было большой неожиданностью. Я познакомил ее с Машей. Маша ей не понравилась. Я думал, мама будет говорить мне, что Маша деревенская, и все такое, но мама спросила только, уверен ли я, что Маша меня любит. Она – приезжая, и может, ей нужен не я, а моя квартира. Я сказал, что уверен. Мы поженились. А потом я начал сомневаться. Маша говорит, что хочет ребенка. Вот уже третий год она ходит по врачам, уверяет, что все нормально, но мне кажется, она что-то скрывает. Может, она не хочет ребенка от меня.

Маша – красавица, замечательная хозяйка, очень терпеливая, за все время, что мы вместе, она ни разу не повысила голос. Мне это тоже кажется подозрительным. Как будто она старается ради какой-то цели. Недавно она предложила продать нашу квартиру и купить две, чтобы жить отдельно. Мама была, конечно, против. Я начал думать, что Маша и правда, со мной только из-за квартиры, что я ей не нужен, что у нее кто-то есть. И тут появляется этот Боб. Сначала я не придал этому особого значения: сосед, помог сумки донести, зашел на чашку чая. Даже когда он каждый день стал приходить к ужину, я думал, ему просто одиноко. Но потом он сфотографировал меня и Карину и начал шантажировать.

Игорь пожал плечами, вздохнул слегка, продолжил:
– В принципе, ничего страшного на той фотографии не было, но Маше, конечно, было бы неприятно. Если бы он запросил большую сумму, ради которой я должен был бы залезть в долги, я бы, конечно, отказался, и лучше рассказал бы все Маше. Но сумма была хоть и приличная, но доступная, поэтому я решил заплатить. Потом мама сказала, чтобы он не приходил на ее день рожденья.

– Мне очень понравилось, что я так решительно сказал ему «нет». Почувствовал себя сильным. Боб вроде даже растерялся. Но потом я подумал, если он и правда придет, то испортит маме праздник. И еще: я пытался поговорить с Машей.

– А я узнавал, Боб там не работает. И я подумал, а что, если Боб и Маша заодно. Хотят скандала, чтобы завладеть квартирой. Что они нарочно все это подстроили. Маша увидит фотографию и скажет, что разведется. Но я не хотел ничего выяснять. Я боялся – вы понимаете? – я боялся, что это окажется правдой. И я боялся, что Боб придет на день рожденья. Маша посылала меня в магазин, но я караулил Боба и не шел. Я выбегал на каждый звонок. Но потом оказалось, что гости могут прийти и незаметно для меня.

Он вынимал из холодильника оставшуюся колбасу, когда Маша попросила его отнести пирог к столу. Вбежала его мама, невероятно взволнованная, счастливая, с огромным роскошным букетом темно-красных роз.
– Представляете, Валя приехал!
Он вздрогнул:
– А я звонок не слышал.

– Я вообще-то не пью, – говорил Игорь. – Но к юбилею мамы я купил бутылку шампанского. Мамины коллеги принесли еще вино. Но так как были дети, мамины ученики, мама сказала, что неудобно учителям пить при детях, и я отнес все, что не допили, на кухню. Я так нервничал, что выпил, чтобы успокоиться. Шампанское. И вино. И вдруг понял, что устал бояться. Что надо что-то делать. Что с этим надо кончать.

– И вы решили убить Боба, – подсказал Андрей.

– Да. Решил. Я подумал, что магазин – это хороший предлог, чтобы выйти из дома. Тут мама стала искать Машу, я вышел посмотреть, где она.

Он выглянул на лестничную площадку и увидел Машу, которая с черным пакетом в руке быстро выскочила из соседней квартиры.

– Бабе Зине давление мерила. Она попросила мусор вынести, – объяснила Маша.

Он забрал у Маши пакет:
– Нашла время твоя баба Зина. Я вынесу. Иди, тебя мама ищет.

– Странно, что вы об этом спрашиваете. Я обратил внимание, что внизу были какие-то очистки. Пакет немного порвался, и они выпирали из него. А сверху лежали какие-то тряпки. Я это хорошо запомнил, – пояснил Игорь, – потому что вместо того, чтобы думать, как я буду убивать Боба, я думал, что мусор надо сортировать. Отдельно очистки, отдельно тряпки, и класть в пакеты разного цвета.

Он вышел из дома, подошел к большим мусорным ящикам в глубине двора, выбросил пакет, вернулся, но вместо того чтобы идти домой, завернул за угол дома и направился к соседнему, вошел в открытую настежь дверь подъезда.

– Я знал, где он живет. Он часто показывал окна своей квартиры. Прямо напротив нашей. Оттуда он и фотографировал. Я это понял, когда он показал мне фотографию.

Он поднялся по лестнице. Из квартир на лестничную площадку доносились крики, грохот, ругань, отчаянный крик младенца, звук работающего телевизора. Дверь в нужную ему квартиру была приоткрыта.

Он вошел в прихожую, прямо у порога в комнату на полу увидел Боба, который полусидя привалился к стене, стонал, ощупывая голову. Рядом с Бобом на полу лежал сотовый телефон.

Он прошел мимо Боба в комнату, на ходу поднял сотовый. Боб попытался схватить его за ногу:
– Стой! Куда?

Он отдернул ногу, прошел в комнату, на ходу открыл в телефоне меню «Галерея». На фотографиях был только Боб, с увлечением сфотографировавший себя самого.

– Да, я решил его убить. Но когда я увидел его, понял, что убийство – это не мое.

В комнате он увидел выдвинутые ящики письменного стола, похоже, что в них кто-то рылся. Он выбросил из ящиков все, что там еще оставалось: какие-то небольшие вещи, бумаги, пытаясь обнаружить фотографии, которыми Боб его шантажировал. Ничего не обнаружив, распахнул верхние дверцы шкафа, стал выбрасывать вещи прямо на пол.

Боб, пошатываясь, вошел в комнату:
– Эй, ты че! Иди отсюда!

Не обращая внимания на грозный окрик хозяина, он распахнул нижние дверцы шкафа, продолжая выбрасывать вещи:
– Где фотографии?

Боб схватил его, пытаясь вытолкать из комнаты, но он оттолкнул Боба, продолжая поиски. Боб отшатнулся, постоял, набычившись, свирепо наблюдая за ним, затем подошел снова, ударил его по лицу, схватил за рубашку. Он вырвался, рубашка затрещала, порвавшись, – и тут он с неожиданной силой, в которой сосредоточилась вся накопленная ярость, толкнул Боба. Тот упал, ударившись головой о нижнюю распахнутую дверцу шкафа.

– Где фотографии? – тяжело дыша, с ненавистью спросил он.

– Он так уверенно говорил, что я их не найду. Я подумал, что, наверное, он держит их не в квартире, а где-нибудь в другом месте. В машине, например. И я ушел.

Он шел по вечерней улице в сторону магазина, на ходу приглаживая волосы, поправляя рубашку, чтобы было не очень заметно, что она порвана.

Когда он возвращался из магазина, его обогнал спешащий сосед из третьего подъезда, который вел на поводке крупного пса.

Оставив пакет с колбасой и майонезом на трюмо в прихожей, он сразу же пошел в ванную и долго стоял под душем, и прохладная вода лилась на затылок, освежая и отрезвляя его.

Андрей, подойдя к Паше, читал протокол, составленный со слов Игоря. Нина сидела в своем уголке.

– И снова Маша, – сказал Андрей с каким-то даже сожалением. – Эх, надо было сразу мусор посмотреть.

– Кто же знал, – откликнулся Паша. – Орудие убийства было на месте. Надо бы наведаться к этой бабе Зине, расспросить, от какого это мусора она решила так срочно избавиться.

– У нас есть специалист по выуживанию информации у старушек. Нина, пойдешь к бабе Зине…

«Специалист по выуживанию информации» с готовностью встала.

– Ты поняла, что надо узнать? – спросил ее Андрей.

Все же Андрей пояснил задачу:
– Уточни, чья была инициатива вынести мусор. Расспроси про Машу, в каком она была настроении. Не говори, что ты из полиции, но старайся поменьше обманывать. Опыт у тебя уже есть, на старушек производишь хорошее впечатление.

Паша многозначительно взглянул на Андрея:
– Только на старушек?

Нина, прихватив свою сумочку и неизменную папку, в котором были ее ценные вещи: блокнот с записями и всевозможные бланки, раздобытые в качестве образца документации для отчета по практике, вышла из кабинета.

– Как ты можешь посылать девочку, одну, к какой-то неизвестной старушенции? – спросил Паша. – Вдруг эта баба Зина – главарь банды?

Андрей сел за свой стол, что-то переписал из блокнота на листок бумаги, сказал спокойно:
– Не говори чепухи. Давай займемся делом Воропаева. Есть идея.

– Это – адрес дачи одного знакомого брата Воропаева. Съезди, поговори с соседями, может, они видели брата и жену Воропаева. Возьми фотографии. А я поеду к брату Воропаева на работу.

– Вот так прямо и поедешь? – недоверчиво переспросил Паша. – А ты на прием к нему записался?
– Все нормально, пройду.
– Думаешь, это все-таки он? Но у него же алиби.
– Не верю я в это алиби.
– Хочешь сказать, что… Он тоже ее сын, поэтому она его не выдает…
Андрей кивнул, добавил:
– Только аккуратнее там.

– Кто бы говорил, – усмехнулся Паша. – Сам лезешь в логово подозреваемого. У него там такие мордовороты в охране. А у меня всего-навсего какие-то соседи.
– Соседи всякие бывают… – Андрей вдруг остановился на полуслове, – вот зачем ты мне сказал про бабу Зину? Теперь буду волноваться.

– Это нормально, – успокоил Паша. – Сначала волнуешься, потом влюбляешься.

– Постарайся не привлекать к себе внимания, – сказал Андрей. – Делаешь лицо попроще…

Сделать лицо попроще попыталась и Нина, репетируя перед дверью бабы Зины беззаботную улыбку, нажала кнопку звонка. Приоткрылась дверь, запертая на цепочку. Из приоткрытой двери осторожно выглянула худая старушка с пронзительным взглядом, с подозрением оглядела Нину:
– Тебе чего?
– Здравствуйте, баба Зина, – как можно веселее сказала Нина. – Вы случайно не знаете, Маша скоро придет?

– Должна прийти, – уклончиво ответила баба Зина.
– Вы меня не помните? Я у Ольги Леонидовны училась, сюда тоже приходила. Меня Неля зовут.
– Всех вас не упомнишь, – сухо сказала баба Зина.
– Можно, я у вас Машу подожду? – Нина изобразила самую невинную и обаятельную улыбку, на которую была способна.

Баба Зина закрыла дверь. Нина огорченно вздохнула: задание провалено. Однако через некоторое время дверь открылась, и баба Зина, довольно крепкая и подвижная для своего преклонного возраста, провела ее в скромную, чистенькую комнату.

– Вы одна живете? – спросила Нина, украдкой оглядев стол, стулья, диван, буфет: все старое, но в хорошем состоянии. – Может, помочь вам?
Баба Зина села на стул с резной спинкой, ответствовала важно:
– Чего мне помогать, справляюсь. Маша заходит, продукты покупает, давление меряет. Хорошая девушка.

Нина присела на диван, поддержала разговор:
– Да, я на юбилее была. Маша такой вкусный пирог испекла.
– Все на ней, – кивнула баба Зина. – И с юбилеем поди замоталась совсем, напугала меня.
– Как напугала? – заинтересовалась Нина.
– Вот слушай, – и баба Зина поведала о событиях того вечера, когда соседи праздновали юбилей Оли, – это для других она Ольга Леонидовна, а для нее, которая ее еще вот такой маленькой помнит, просто Оля.

Она прилегла на кровать в спальне: устала к вечеру, годы-то уж свое берут, лежала, слушала классическую музыку, звучавшую за стеной.

– Я же как думала? Раз у них день рожденья, гости, Маше не до меня. Придет поздно – давление мерять. Она мне каждый вечер меряет. Прилегла. Они там, у Оли, на музыке играли. Красиво так! Лежу, слушаю, задремала.

Музыка стихла, из-за стены были слышны голоса гостей и вдруг в наступившей относительной тишине явственно послышалось, как кто-то отпирает дверь ключом. Она села на кровати, прислушалась. Одной рукой схватившись за заколотившееся сердце, непослушными ногами торопливо нащупывала тапочки на полу.

Из прихожей донесся звук открываемой и закрываемой двери. И голос Маши:
– Баб Зин, это я, сейчас руки помою и давление вам померяю!
Было слышно, как Маша поспешно вбежала в ванную, затем послышался звук льющейся воды.

– Вот напугала, – она, наконец, надела тапочки, вышла из спальни, все еще держась за сердце.

Вот и сейчас схватилась за него, рассказывая:

– У меня аж сердце заколотилось. Ключ-то я ей сама дала, на всякий случай. А то было как-то: проснулась, а ноги не ходят. Еле тогда до двери доползла. Ох, страшно было! Думала, так и помру. Вот я ключ и дала ей, на всякий случай. А так обычно она звонит. А тут пришла – и в ванную. Долго она там руки мыла. Я думаю вот что: у Оли характер – не сахар. Не так села, не так посмотрела. Может, она чего сказала Маше, да еще и при всех, а та смолчала. А плакать сюда прибежала, чтоб не видел никто. Потом пришла, давление мне меряет, а у самой руки дрожат. И говорит, давайте я вам мусор вынесу. Я ей – какой мусор, беги уж, у тебя и так дел полно. А она – на кухню, с пакетом бежит, а пакет и пустой почти был, только немножко очисток от картошки. Наверное, еще прогуляться хотела.

– Хочу узнать у нее рецепт пирога, – их диалог все больше напоминал Нине разговор двух ведущих «игру» разведчиков.

– По телефону спросила бы, – вступила в «игру» баба Зина.

– Я не такой искусный кулинар, – ловко парировала Нина. – Мне с подробностями надо, с объяснением.

– Хочешь, дам рецепт пирога с капустой? Пальчики оближешь, – выжидательно смотрела на нее баба Зина.

Баба Зина вышла из комнаты, Нина перевела дыхание после устроенного ей допроса: вроде справилась.

Она переписала в свой блокнот рецепт хваленого пирога из старой потрепанной тетради. Послышался шум с лестничной площадки, Нина встала:
– Спасибо, баба Зина. Кажется, Маша пришла.

У Иванниковых Нине пришлось переписать еще и Машин рецепт: Машина тетрадь с рецептами была большая и красивая: заглавия рецептов выведены разноцветными фломастерами, поля тетради разрисованы цветами. Маша стояла рядом, смотрела, как Нина пишет.

– Маша, а духи ваши как называются? – как можно непринужденнее поинтересовалась Нина. – Можете сказать, где вы их покупали?

– Нравятся? – обрадовалась Маша. – Тоже такие хочешь?

Маша вынесла флакон с духами, протянула Нине, которая прилежно переписала название.

– Маме хочу подарить, – пояснила Нина. – Дорогие?

– Не знаю. Мне мама подарила. Давно еще. Только я ими тогда не стала брызгаться.

Нина даже знала, почему, но не подала вида, что ей известно о ссоре Маши с родителями. «А теперь она, наверное, их простила. И по маме, может, скучает».

Маша грустно посмотрела на почти опустевший флакон с духами и сообщила обличительную для себя информацию:
– Скоро кончатся. Это с местной фабрики. Здесь я таких не видела.

Нина слонялась возле мусорных баков в глубине двора, без особой, впрочем, надежды: ничего она здесь не найдет, интересующий ее мусор давно вывезли. Она медленно пошла по двору, внимательно глядя по сторонам, когда ее внимание привлекла монументальная женщина с грубоватым лицом, которая подметала двор большой метлой. Точнее, внимание привлекла черная кружевная перчатка, с трудом натянутая на большую руку дворничихи. Перчатка была ей явно мала. На другой руке перчатки не было.

– Извините, – решительно сказала Нина, – по-моему, это моя перчатка, я ее потеряла.

– Ты потеряла, а я нашла, – ответила дворничиха. – Вот там, под кустом, и валялась. На вверенной мне территории. Мокрая и грязная. Я ее еще и выстирала, а теперь отдавать?

Нина достала из сумочки деньги:
– Я вам заплачу. Мне эти перчатки еще от прабабушки достались.

– Ишь какая. За такое сокровище маловато будет, – не согласилась дворничиха, продолжая мести двор.

– Не хотите, не надо. Но учтите, моя прабабушка умела колдовать. Скоро вас такие кошмары начнут преследовать, что вы сами ко мне прибежите и будете просить, чтобы я забрала эту перчатку.

Нина записала свой номер телефона на листке из блокнота, оторвала листок, протянула дворничихе, уверенно сказала:
– Вот мой номер телефона. Дня через два точно позвоните.

Дворничиха перестала мести, с некоторой опаской посмотрела на совершенно серьезную Нину, с трудом стянула с руки перчатку:
– Ладно, бери уж. Невезучая я. Думала, раз в жизни повезло, что-то стоящее нашла. Хоть и одну.

Дворничиха отдала перчатку Нине, взяла деньги, продолжая жаловаться на судьбу:
– Вот Танькин муж всегда что-то хорошее находит. Он каждое утро все помойки тут в округе обходит.

Дворничиха покосилась на Нину, пояснила:
– Так, собачкам своим что-нибудь ищет.

Снова принялась мести двор, но рассказ не прервала:
– Прошлую субботу белье нашел. Люди вообще зажрались, такое шикарное белье выбросили, новое совсем, почти не надеванное. Да еще в очистки его затолкали. Спьяну, что ли. Танька его выстирала, черное, говорит, с кружевами. Радехонька. Эх, везет кому-то.

– А Танька – это кто? – спросила Нина, затаив дыхание. Кажется, она напала на верный след!

– А что, тоже твое? – заметила дворничиха ее огромную заинтересованность. – От прабабки досталось?

– Нет, – строго сказала Нина. – Это – вещественное доказательство, улика. Я – из полиции.

Дворничиха с видимым удовольствием прекратила мести:
– Пойдем, покажу, где они живут.

– Пойдемте, будете понятой, – распорядилась Нина.

– А что? И буду, – сказала дворничиха, довольная своей новой ролью и тем, что может насолить везучей Таньке.

В неприбранной квартире с обшарпанной мебелью, где проживала Танька, маленькая полноватая женщина затрапезного вида, и ее муж, суетливый мужичок в легком подпитии, не было заметно присутствия каких-либо собак, о которых говорила дворничиха. Нина, присев у захламленного обеденного стола, заполняла один из бланков для отчета, так удачно сейчас пригодившийся. За ее действиями наблюдали все трое: гордая дворничиха, хмурая Танька и Танькин муж, влюблено глядящий на Нину – такую юную, свежую, строгую, хорошо одетую – существо из другого мира.

– Я написала, что вы добровольно передали найденные вещи, тем самым содействуя проводимому расследованию, – пояснила Нина.

– Да мы что, мы завсегда рады, – засуетился Танькин муж.

– Ага, щас, «добровольно», – пробурчала Танька.

– Если вы возражаете, то я вызову сюда опергруппу, – пообещала Нина. – Но тогда они и вас заберут, за сокрытие улик.

– Да ладно пугать, бери уж, все равно мне малое.

Радостно возбужденная Нина влетела в кабинет:
– По-моему, я нашла!

Положила прямо на стол Андрея пакет, стала доставать из него найденное: бюстгальтер, трусики, сетчатые чулки с поясом – все черное, с кружевами.

Андрей встал, внимательно и серьезно рассматривая вещи, которые подавала ему Нина.

В кабинет вошел Паша, застыл на пороге, ошеломленно глядя на них и белье, пробормотал:
– Я помешал?

– Жаль, что постирано, – сказал Андрей. – Думаешь, это и есть те самые тряпки, которые Маша несла выбрасывать?

Паша быстро сориентировался, подошел к ним, присоединился к изучению улик.

– То есть, Якушев Михаил Федорович, подтвердил, что эти вещи находились в пакете с картофельными очистками и прочими кухонными отходами.

– Да, вряд ли их носила баба Зина, – заметил Паша.

– Маша тоже вряд ли такое носит, – предположила Нина. – Но, наверное, надевала.

– Забежала к бабе Зине переодеться и выбросить эти тряпки. Почему? Зачем надевала? Заставили? – рассуждал Андрей.

– Ты бы надела? – поинтересовался Паша с явным намерением полюбоваться на смущение юной практикантки.

– Не знаю, – ответила Нина, деловито разглядывая белье. – Довольно вульгарно. Если только под соответствующее настроение.

Потрясенный ее ответом Паша за ее спиной жестом показал Андрею «Во дает!». Андрей не обратил внимания ни на их диалог, ни на Пашины знаки.

– Ну что? Вызываем Машу? – спросила Нина. Столько улик уже!

Андрей, скептически рассматривая белье, покачал головой:
– А что мы ей предъявим?

Андрей – очень серьезный, невероятно строгий, с бесстрастным непроницаемым лицом, совсем не похожий на того обходительного гостя, который ужинал когда-то с Иванниковыми, стоя у своего стола, молча, поочередно выкладывал на его поверхность – белое полотенце, найденное в квартире Боба, черный кружевной бюстгальтер, черные кружевные трусики, черные сетчатые чулки с поясом.

За его действиями в полуобморочном волнении наблюдала Маша, сидя на стуле перед столом следователя.

Паша расположился позади Маши, приготовившись писать протокол. Нина, как обычно, притаилась в своем углу.

– Нам также известно, – продолжал Андрей все так же сухо, официально, бесстрастно, – что вы были раньше знакомы с Бобом, то есть с Борисом Юдиным, и он знал о вас то, что вы скрываете от мужа.

– Я не убивала! – выкрикнула Маша. – Я не хотела! Когда мы уходили, он был живой!

Маша зарыдала. Андрей налил воды в стакан, подал Маше, поинтересовался почти дружелюбно:
– «Мы» – это кто? Успокойтесь и расскажите все по порядку.

Маша говорила, словно сама с собою, полностью погруженная в свои воспоминания и переживания, глядя не на Андрея, а куда-то в сторону, и не замечала будто, что в кабинете три человека внимательно ее слушают. Поведала все, без утайки:

– Я ведь в Москву нарочно уехала. Большой город, никто тебя не знает, никому до тебя дела нет, никто за спиной не шушукается. На кондитера выучилась. Про замужество даже и не думала, и думать не хотела. А тут Игорь. Такой хороший, умный, добрый. Порядочный. С мамой познакомил, предложение сделал. Игорь ребенка очень хочет, и Ольга Леонидовна тоже. А как я могла признаться? Она не хотела, чтобы мы поженились. Она ему другую в невесты наметила. Она бы ему сказала: вот, от порядочной девушки отказался, а на какой-то проходимке женился. Я как дура все на чудо надеялась, что ребеночек родится. И тут появился он. Я его как увидела, чуть в обморок не упала.

Снова возник в памяти тот кошмарный день, когда в здоровенном толстощеком парне, выхватившем из рук Ольги Леонидовны пакет с покупками, она узнала Борьку, жившего когда-то по соседству: человека из той жизни, которую она хотела забыть, знающего то, что она тщательно скрывала. Перед ее глазами расплывался зловещий образ Борьки-Боба, так же зловеще звучали его мерзкие намеки, адресованные ей:
– …бывают разные медицинские проблемы. С беременностью, например…

– Вот решил написать роман. Думаю, будет бестселлер. Об одной юной неопытной дурочке.

– Простите, но, по-моему, это так банально, – отвечала не подозревающая ни о чем Ольга Леонидовна.

– Не скажите. На некоторых такие истории производят огромное впечатление.

И снова в упор глядит прямо на нее:
– Что, Маруся, пора признаваться?

Она застыла в страхе, что вот сейчас он и выложит все про нее. Не рассказал. А может, было бы лучше, если б рассказал тогда, не было бы этих мучений. Еще лучше было бы самой обо всем рассказать, чтобы уж не бояться. Но не могла она своими собственными руками задушить-погубить нежданное свое счастье.

Она шла по улице, когда притормозило такси рядом с ней, он выглянул – самодовольный, наглый – махнул:
– Садись в машину.

Она остановилась в нерешительности, покачала головой.

Поколебавшись, она села все-таки. Поехали. Боб говорил, она слушала напряженно:
– Таксую вот. Еду как-то, смотрю: Маруся с каким-то. И колечки обручальные. Ну, думаю, Маруся-то – не промах. Из одной койки да в другую. Москвича зацапала. А знает ли он, с кем связался? Проследил я за вами, квартирку рядом снял. А там не только мальчик прилизанный, там еще и мамаша – высший свет. Ты ведь им ничего не рассказывала? Нет? И правильно. А то они тебя за шкирку – и за порог.

– Чего тебе от меня надо? – спросила тоскливо, понимая, что неспроста все это.

– Молодец, Маруся. Соображаешь. Правильный вопрос. На счетчик посмотри. Умножь на десять. Каждую неделю. Поняла? Если не хочешь, чтобы твой муженек и его мамаша все узнали.

– Ну и сволочь же ты, – сказала она с чувством.

Боб усмехнулся, показывая на счетчик:
– Умножай на двенадцать.

Она выскочила из такси, со всей силы хлопнула дверцей.

Она вышла из кухни с большим блюдом, на котором были искусно разложены последние кусочки понравившегося гостям пирога. А она-то думала, еще и назавтра останется!

Гости окружили красивого юношу, наперебой уговаривая его сыграть. Она ненадолго засмотрелась на эту сцену, приостановившись у журнального столика. Зазвонил стоящий на столике городской телефон, но кроме нее, его никто не услышал. Юноша в окружении гостей шел к пианино, все что-то одновременно говорили, четко послышался только чей-то возглас: «Ольга Леонидовна, идите сюда, Валентин играть будет!»

– Если не придешь, пожалеешь, – и из трубки послышались короткие гудки.

Она поставила блюдо с пирогом на обеденный стол, тихонько прошмыгнула в свою и Игоря комнату, достала из шифоньера из откладываемых на отпуск денег остававшиеся крохи. Зажав в руке деньги и ключи на колечке, скользнула в прихожую.

Выскочила из подъезда и под звуки потрясающей, бередящей душу музыки побежала к соседнему, ненавистному теперь дому. Где там они, его голубенькие занавесочки? Вбежала в открытую дверь подъезда. Отовсюду слышался звон разбиваемой посуды, шум, ругань, крики младенца, звук телевизора, включенного на полную катушку. Словно в ад попала. Сунуть этому мерзавцу деньги поскорее и бежать назад, пока не хватились.

Она побежала по лестнице. Он стоял уже на пороге своей квартиры, поджидая ее и нагло ухмыляясь.

Запыхавшаяся, протянула ему деньги:
– Вот, мне некогда.

Он взял деньги, быстро засунул их в карман брюк, крепко схватил ее и втащил в квартиру:
– Одними деньгами не отделаешься.

Она сопротивлялась, пытаясь вырваться:
– Пусти, ты что, сдурел? Меня будут искать. У Ольги Леонидовны юбилей.

– Знаю! Празднуете, меня не позвали.
– Это семейный праздник.
– «Семейный». Толпа какого-то левого народу.
– Откуда ты знаешь?
– Хватит болтать.

Он затолкал ее в ванную, через приоткрытую дверь просунул черное белье:
– Надевай.

Она изо всех сил пыталась открыть дверь, но Боб навалился на дверь с другой стороны, закрыл на щеколду.

– Не выпущу, пока не наденешь! – донесся из-за запертой двери его омерзительный голос.

Она заколотила в дверь изо всей силы:
– Открой! Помогите!

Она перевела дыхание. Вспомнила про адский шум в подъезде. Не услышит никто, она только зря силы потратит. Решила схитрить. Стукнула в дверь:
– Все, надела. Открывай.

Дверь распахнулась. Она рванулась к выходу, но Боб был начеку, перехватил ее, снова затолкал в ванную, запер.

– Если торопишься, делай, что говорят. Мне спешить некуда, – донеслось до нее.

Пришлось переодеться: черный кружевной лифчик, черные кружевные трусики. Натянула чулки сетчатые – фу, гадость какая! – надела платье, постучала:
– Открывай!

Дверь приоткрылась. Она приподняла платье, показала ногу в чулке – Боб раскрыл дверь пошире. Она бросилась было бежать, но Боб преградил ей дорогу:
– Платье снимай!

Снова захлопнул дверь. В отчаянии смотрела она на эту дверь, закрывшую от нее свободу. В голове гулко бились две мысли: что он затеял? как сбежать?

Она сняла платье, поглядела на себя в зеркало на стене – срам-то какой! – оглянулась. На крючке висело большое белое полотенце, накинула его на себя – хоть как-то прикрыться! – постучала, дверь отворилась. Вышла в прихожую – и обмерла, увидев самого настоящего уголовника с самой что ни на есть бандитской рожей. Уголовник держал в руке сотовый и, противно ухмыляясь, с интересом рассматривал ее, полуодетую.

Боб приобнял ее за талию, увлекая за собой, уголовник пошел за ними.

Она резким рывком вырвалась из рук Боба, воспользовавшись тем, что он, препираясь с уголовником, ослабил внимание. Боб попытался было снова ее схватить, но уголовник встал на его пути. Боб набросился на уголовника. Не помня себя от отчаяния, она ударила Боба по голове первым, что под руку подвернулось: а подвернулась тяжелая настольная лампа. Потеряв сознание, Боб упал на пол в комнате, у порога. Она со страхом смотрела на него, неподвижного. Неужели убила? А уголовник в шоке смотрел на нее, Машу:
– Ну, ты даешь!

Наклонился к Бобу, прислушиваясь, дышит ли тот.

Уголовник взял из ее рук настольную лампу, поставил на письменный стол, вынул носовой платок, тщательно протер лампу.

Осторожно прошла она мимо лежащего у порога Боба, пробежала в ванную. Торопливо схватила свое белье, выглянула из ванной – уголовник протирал носовым платком ручку двери, ведущей в комнату – надела свое белье поверх черного – не раздеваться же при постороннем! – а дверь закрыть побоялась: казалось, тогда ей отсюда уж вовек не выбраться. Кое-как натянула платье, схватила ключи, выбежала из ванной, столкнувшись с уголовником. Он быстро протер и ручку двери ванной.

Она показала на внутреннюю сторону двери. Он и там протер.

Она посмотрела на неподвижного Боба, лежащего у порога комнаты:

Уголовник вернулся в комнату, взял сотовый телефон, брошенный им в пылу драки, набрал номер.

– Скорее… умираю… Строительная десять, квартира пять… – прохрипел он в телефон.

Протер телефон, вложил в руку Боба. Вынул деньги, торчавшие из кармана Боба:
– Твои?

Она кивнула. Уголовник сунул ей деньги, на улицу выбежали вместе. Дверь подъезда оставили открытой.

Она кивнула, побежала к своему дому, не оглядываясь. Все мысли заняты были только тем, как избавиться от ненавистного черного кружевного белья, от чулок сетчатых, чтобы никто не заметил. Чудилось, что изо всех окон следят за ней. Она пробралась к подъезду вдоль стены дома. Из их квартиры все лилась музыка, уже другая, но не менее прекрасная.

В подъезде, в темном уголку только подняла было подол – послышались голоса на верхнем этаже, кто-то вышел на лестницу. Она взлетела на свой этаж, в отчаянии сжимая ключи в кулаке – и разжала кулак, осененная внезапной идеей – вот оно, спасение. На колечке был прикреплен не только ключ от своей квартиры, но и от квартиры бабы Зины.

Она решительно вставила ключ в замочную скважину соседской двери, влетела в темную прихожую, захлопнула дверь за собой, крикнула в полумрак комнат:
– Баб Зин, это я, сейчас руки помою и давление вам померяю! – и шмыгнула в ванную.

Пусть, пусть бабе Зине покажется странным ее неожиданное вторжение – объяснит потом как-нибудь. Сказать можно, например, что живот прихватило, а дома туалет гостями занят. Придумает что-нибудь. Это все же лучше, чем в своей прихожей наткнуться на Игоря или на Ольгу Леонидовну, в платье, которое из-за двух лифчиков чуть не лопается по швам и съехало набок. Да еще в чулках сетчатых! И вся прическа растрепанная. И начнется сразу же: где была? что случилось? зачем выходила?

Открыла воду, быстро переоделась, поправила прическу. Черное ненавистное белье скомкала, сунулась было к мусорному ведру. Вот незадача: в ведре чистый пакет, совсем пустой. Спрятала комок белья среди каких-то полотенец. Пошла к бабе Зине, померила ей давление, еле справляясь с тонометром дрожащими руками, предложила:

– Бабе Зине давление мерила. Она попросила мусор вынести.

Игорь забрал у нее пакет. Она обмерла: вдруг в него заглянет!

– Нашла время твоя баба Зина. Я вынесу. Иди, тебя мама ищет, – и пошел вниз с пакетом.

– Вот оно! Наконец-то настоящий подозреваемый. По описанию Маши, этот Фотограф, назовем его пока так, уголовник со стажем, матерый рецидивист. Хитрый, бывалый. Как он все следы зачистил!

Андрей, сидя за столом, сказал задумчиво:
– Непонятно, зачем он вызвал «Скорую».

– Ясен пень, перед девочкой покрасоваться. А потом вернулся и, – Паша показал «зарезал», – …точным отработанным жестом.

Андрей продолжал размышлять вслух:
– Этот Фотограф должен быть рисковым парнем, ведь «Скорая» могла быстро приехать.

– А что, если он вызвал «Скорую» дважды? То есть, первый раз просто притворился, что вызвал. Чтобы успокоить Машу. А потом сплавил ее, прикончил Боба и вызвал еще раз. А Маша – свидетель, что он не при чем.

– После Маши пришел Игорь. Боб был еще жив, сидел у порога в комнате.

Паша остановился перед столом Андрея:
– Может врет он, этот Игорь. Пришел, увидел жмурика, перепугался и слинял. Вот и насочинял, что такой весь из себя крутой и дрался. А свидетелей подговорил.

– А кто тогда звонил Иванниковым по сотовому Боба в двадцать два ноль пять?

– Игорь и звонил. Увидел труп и стал звонить маме или Маше посоветоваться, что делать. Трубку взяла Маша и сказала, чтобы не отвлекался на ерунду, а шел в магазин. Для женщин покупки важнее чьих-то там трупов.

Услышав такое, Нина удивленно посмотрела на совершенно серьезного Пашу, перевела удивленный взгляд на такого же совершенно серьезного Андрея.

– Допустим, – сказал Андрей. – А время смерти? Ты что, не веришь Николаичу?
– Раз этот Фотограф бывалый уголовник, может, знает какое-то средство, чтобы сбить с толку экспертов.
– Паша, извини, но по-моему, это из области фантастики.

Паша на некоторое время задумался. Потом сказал:
– Думаю, дело было так. Фотограф хотел сразу вернуться и добить Боба. Но кто-то ему помешал. Он спрятался в укромном местечке возле дома, решил переждать, дождаться «Скорой» и прикончить Боба после ее отъезда. А «Скорой» все не было. И Фотограф решил, что она уже не приедет. Собрался было к Бобу – тут пришел Игорь. Фотограф мог подняться, услышать шум драки и снова переждать в своем укрытии, пока Игорь уйдет.

И Паша красочно обрисовал следующее развитие событий:

Игорь уходит. Фотограф, крадучись и оглядываясь, входит в подъезд, поднимается по лестнице, входит в квартиру: Боб на кухне, стоит у стола.

Боб, увидев Фотографа, хватает нож, но Фотограф ловким приемом обезоруживает противника, поднимает нож, выпавший из руки Боба, и вонзает его в грудь своей жертвы.

Боб падает замертво в ту позу, в которой его обнаружила сначала «Скорая», а затем и следователи.

Фотограф хладнокровно протирает отпечатки на ноже, торчащем из груди Боба.

– Тертый, бывалый! Рецидивист! Вот кого надо искать! А не возиться с этими дохлыми интеллигентами, – Паша, спохватившись, покосился на Нину, которая тихонько сидя в своем углу, внимательно слушала разговор следователей.

– У него должен быть сильный мотив, – думал вслух Андрей. – И почему этот уголовник терпел шантаж Боба, почему сразу с ним не разделался?

– Так может, он для этого и пришел, чтобы разделаться.

– Ты прав, надо искать этого Фотографа. Возьму завтра фоторобот, съезжу кое-куда. Может, кто признает. А ты подготовь подходящих кандидатур из нашей базы, покажи Маше.

Нина до сих пор не вмешивалась в разговор, так как, обсуждая поимку Фотографа, напав на след настоящего уголовника, Андрей и Паша стали какими-то другими: более жесткими, суровыми. Все же, услышав про Машу, она не смогла удержаться от замечания:
– Маша столько рассказала. А говорили: предъявить нечего.

– Андрей был прав. Маша рассказала, потому что она – Маша: порядочная, неопытная. Если бы на ее месте была какая-нибудь прожженная деваха, то это выглядело бы так.

Паша уселся перед столом Андрея в позу, которую могла бы принять изображаемая им «прожженная деваха». Андрей отнесся к этому очень серьезно, включившись в предлагаемые обстоятельства: его взгляд стал предельно жестким, словно перед ним был не верный товарищ, а настоящая преступница. Ни Паша, ни он вовсе не горели желанием подурачиться, а решили показать юной практикантке суровую действительность.

Паша взял черный бюстгальтер, все еще лежавший на столе, и, махнув им перед лицом Андрея, возопил развязно:

– Ты че, начальничек! Это вааще не мое! А аборт – это вааще мое личное дело! Понял?

Только теперь следователи заметили, что в дверях стоит интеллигентного вида посетитель, в смятении наблюдая за разыгранной сценой. Андрей перевел все еще жесткий взгляд на ошеломленного посетителя, который едва произнес, запинаясь:

– Следующий кабинет, – резко ответил Андрей, все еще под влиянием разыгрываемого им с Пашей допроса преступницы.

Интеллигент поспешно захлопнул дверь. Нина невольно рассмеялась.

Близился вечер. До невозможности уставшая Маша сидела в кабинете следователей перед компьютером, внимательно глядя на сменяющиеся фотографии на мониторе. Рядом с ней не менее уставший Паша выдавал на монитор очередную фотографию. Нина тоже пристроилась у компьютера, наблюдая.

Маша так и не нашла среди множества просмотренных ею фотографий того самого уголовника, с которым столкнулась в квартире Боба. Судя по ее описанию, это был матерый рецидивист, за плечами которого несколько ходок. О таком обязательно должна была быть какая-то информация, но никакой информации не было. Расследование застопорилось. Следователи особенно не огорчались, загруженные другими, не менее важными делами. Нине же хотелось ясности, определенности, логичной завершенности начатого.

Но ни ясности, ни определенности не было даже в отношении самих следователей, которые все время представали перед ней в ином свете, словно это были разные люди. Веселый добродушный Павел Петрович подозревал всех и не доверял никому. Андрей, казалось бы, всегда такой сдержанный, потряс своим жестким взглядом и резким ответом не только случайного посетителя, но и юную практикантку. Такого взгляда она у него еще не видела. К сожалению – или, наоборот, к счастью? – за время ее практики она пока не встречала настоящих уголовников. К следователям приходили самые обычные люди, каждый со своим горем. Андрей всех выслушивал спокойно и внимательно. Неужели на самом деле он другой, и она его совсем не знает? Или, наоборот: в нем нет этой жесткости, жестокости – это просто маска, которую он надевает для общения с закоснелыми уголовниками. И на посетителя он взглянул, не успев снять эту маску. Уголовник, маска… У нее возникла довольно странная идея. Но почему бы и не проверить?

Следователи с пониманием отнеслись к тому, что энтузиазм юной практикантки явно пошел на спад. Хотя она все так же прилежно и тщательно выполняла все поручения, но как-то притихла, перестала засиживаться допоздна – уходила сразу же, отработав положенные по практике часы. Только следователям стало чего-то не хватать – особенно на Андрея удручающее впечатление производил пустующий стол Нины. Андрей утешался тем, что придет же она утром и будет до вечера, и старался не думать о том времени, когда ее практика закончится.

Очередной день практики близился к вечеру. Практикантка, уже освоившись с работой, прилежно писала. На ее столе высилась аккуратная стопка папок, свидетельствовавшая об огромном объеме выполненной ею работы. Нина, оторвавшись от своего занятия, посмотрела на бегунок настенного календаря: а ведь уже 19 июня!

Несмотря на то, что следователи были поглощены работой: Андрей что-то выписывал в свой блокнот, заглядывая в документ, Паша набирал текст на компьютере – Нина решилась их отвлечь:
– А что насчет Фотографа? Его ищут?

Паша встал из-за стола и присел на его край так, чтобы хорошо видеть Андрея и Нину, поделился с ними своими соображениями:
– Я уже начинаю сомневаться, что этот благородный разбойник действительно существует. Может, Маша его выдумала, а на самом деле все было так: Боб решил сварить свой фирменный супчик из тряпок…

И Паша увлеченно живописал, как Боб ставит на кухонный стол большую кастрюлю, кладет в нее тряпки, облизываясь в предвкушении вкусного ужина. Но тут раздается звонок. Кто-то пришел! Боб открывает дверь и замирает: на пороге в изящной позе стоит Маша в черном белье и черных чулках и многообещающе улыбается:
– Привет, милый.

Боб радостно ухмыляется, пытаясь обнять Машу, но она, ловко уклоняясь от его объятий, уверенно проходит в комнату. Боб тянет Машу в сторону тахты, но Маша упорно идет на кухню, увлекая за собой Боба:
– У тебя есть что-нибудь выпить?

На кухне Маша направляется к стенному шкафчику, делая вид, что ищет выпивку, но внезапно резко поворачивается, хватает нож с кухонного стола и молниеносно вонзает нож в грудь Боба. Тот падает замертво в позу, в которой его обнаружила сначала «Скорая», а затем следователи.

– Маша в таком виде шла по улице? – скептически спросила Нина, расстроив Пашину версию.
– Нинок, это мелочи, – возразил он. – Ну, пусть: пришла в платье, потом сняла его.
– В одиннадцать Маша была дома, все это подтверждают.

Паша некоторое время смотрел на Нину, словно ему в голову пришла какая-то неожиданная мысль, ответил немного рассеянно, думая о чем-то другом:
– Это было в половине девятого.
– А кто звонил в «Скорую»?
– В половине девятого звонила Маша, похрипела. Почему бы и нет? В десять звонил Игорь. Это мы уже обсуждали.

Андрей отвлекся от своей писанины, поднял голову, с интересом прислушиваясь к разговору.
– А время смерти? – не сдавалась Нина. – Есть заключение экспертизы.

Паша подошел к Нине, взял со стола какой-то документ, помахал им, поясняя:
– Нинок, заключение экспертизы – это бумага, написанная человеком. А человек может ошибиться.
– Скажи об этом Николаичу, – предложил Андрей. – Рискнешь?

Паша пожал плечами, вернул документ на его прежнее место, но от стола Нины не отошел, наблюдая за ее работой. Нина взяла свой блокнот с записями, стала что-то искать. Паша с любопытством заглянул в блокнот:
– Вот, реально полезная информация, полученная за время практики. Рецепт пирога.

– Это я у бабы Зины переписала, чтобы усыпить ее бдительность, – пояснила Нина. – И у Маши тоже. Я сказала бабе Зине, что пришла к Маше за рецептом. Вдруг она у Маши спросит.
– Чтобы окончательно усыпить их бдительность, ты должна это испечь. Вдруг они спросят.
– Да? – Нина слегка растерянно посмотрела на Пашу. Посидела, подумала, подошла к Андрею:
– Можно, я сегодня уйду пораньше, а завтра приду попозже?

Он машинально кивнул, не отрываясь от своей работы, но когда за Ниной закрылась дверь, поднял голову, посмотрел на Пашу, который молча в упор смотрел на него.
– Куда на этот раз? – спросил Паша. – В Саратов не успеет.

Андрей снял было трубку телефона, но передумал:
– Рано. Позже позвоню.

Позвонил через час, промучившись неизвестностью.
– Нет, нет, ничего, извините. Нет, ничего не нужно передать, – Андрей положил трубку, пояснил Паше:
– Ушла в театр.
– Одна? – уточнил Паша, попивая чай из кружки.
– Какая разница, – пожал плечами Андрей. – Пусть развеется. А то трупы, уголовники. Устала, наверное.
– Конечно, устала, – согласился Паша. – Но, по-моему, театр – это так, отговорка. Вот увидишь, завтра придет с пирогом.

Нина и в самом деле была в театре – смотрела спектакль, тот же самый, который шел в вечер убийства Боба. Пьеса была из старинной иностранной жизни, где главный герой в сопровождении верного друга отправился на поиски похищенной возлюбленной и постоянно влипал в какие-то приключения. Герой предполагался молодым и красивым, но актер был староват и полноват для этой роли, и Нина подумала, что Андрей смотрелся бы в такой роли гораздо лучше, а возлюбленная – это, конечно, она, Нина. Почему бы и не помечтать?

Представив на месте главного героя Андрея, который отправился на ее поиски, Нина увлеклась было сюжетом (давно не была она в театре!) – но тут же спохватилась: не для этого она сюда пришла. Стала время от времени поглядывать на часы, отмечая что-то в своем блокноте. Во втором акте, совершенно забыв про главного героя, проявила огромный интерес к хозяину таверны, в которую ненадолго завернули два друга.

На следующее утро она снова отправилась в театр. Пустив в ход всю свою изобретательность и обаяние, прошла в зрительный зал: на сцене шла репетиция, за которой наблюдали несколько актеров, расположившихся на местах для зрителей.

Нина подошла к одному из актеров, одиноко сидящему в середине зала:
– Здравствуйте. Вы – Шатров?

Актер, игравший во вчерашнем спектакле маленькую роль хозяина таверны, приветливо взглянул на нее:
– Да, это я, – и слегка насмешливо поинтересовался:
– Неужели хотите взять автограф?
– Почти, – ответила Нина. – Я из полиции.

Он с доброжелательным любопытством посмотрел на юное создание, не очень-то и поверил:
– Вы?
– Помощник следователя, – пояснила Нина.
– Серьезно? Есть такая должность? – заинтересовался актер.
– Я хотела кое-что уточнить, – деловито сказала Нина.
– Только не здесь. Пойдемте.
– А вас не будут искать?
– У меня роль маленькая. В третьем акте. Вчера дальше первого не сдвинулись.

Паша, сидя за компьютером, что-то показывал Андрею, который стоял рядом, наклонившись и внимательно глядя на монитор.
В кабинет вошла Нина с загадочным видом, объявила с порога:
– Минуточку внимания!

Андрей и Паша подняли головы, Паша шепнул:
– Неужели пирог принесла.
– Хочу рассказать о своей идее поиска Фотографа, – пояснила Нина.

Андрей смотрел на практикантку скептически, а Паша – разочарованно: не пирог! Но несмотря на их кисловатые лица, Нина – наконец-то! – с воодушевлением поделилась своей идеей:
– Маша описала его как человека с внешностью уголовника, но порядочного и благородного. Заступился за Машу, вызвал «Скорую». Среди уголовников с похожей внешностью Маша никого не опознала. И я подумала, что он…

Нина выдержала паузу. Андрей и Паша напряженно ждали продолжения.
– …не уголовник! – произнесла она торжественно.
– Гениально, – выдохнул Паша.

– Понимаете, – поспешно стала объяснять Нина, – его благородство как-то не вяжется с образом матерого рецидивиста.
– Всякое бывает, – философски заметил Андрей.

Нина, не обращая внимания на реплику опытного следователя, продолжала:
– Но почему он разговаривал и вел себя как уголовник, протер отпечатки? Я решила, что он был в образе.
– Где?
– Помните, когда Павел Петрович изображал деваху, вы оба тоже были в образе, когда посмотрели на того, который заглянул к нам. Он даже испугался. Вы оба вошли в роль и не успели перестроиться. То, что Фотограф хрипел в телефон, изображая умирающего, натолкнуло меня на мысль, что он актер. Скорее всего, играет в театре. Поэтому диспетчеру он показался не очень убедительным. И он был в образе, когда пришел к Бобу, потому что играл роль уголовника. В театрах такие пьесы сейчас не идут, поэтому я подумала, что он получил роль в фильме.

– Рассуждения, мягко говоря, странные, – заметил Паша.
– Действительно, – поддержал его Андрей. – Нина, нас, конечно, очень радует, что ты с энтузиазмом занимаешься расследованием, но твои идеи не выдерживают никакой критики. Сплошные предположения, ни одного стоящего факта. Все твои умозаключения рассыпятся после парочки вопросов. Не обижайся, пожалуйста, но у тебя еще недостаточно опыта и знания жизни.
– Да, Нинок, зеленая ты еще, – сделал вывод Паша.

– Пожалуй, вы правы, – раздумчиво произнесла Нина. – Наверное, я рассуждала неправильно.
На лицах следователей появилось одинаковое умиротворенное выражение: «Вот и умничка».
– Но я его нашла.
– Что? – подскочил Паша.
– Ты нашла Фотографа? Уверена? – переспросил Андрей.

Нина кивнула.
Андрей бросился к телефону, стоящему на его письменном столе, снял трубку:
– Диктуй адрес. Отправим оперов, может оказать сопротивление.

Нина слегка виновато посмотрела на Андрея:
– Он здесь, за дверью ждет.

Андрей смотрел на Нину таким странным взглядом, что она почувствовала себя совсем виноватой, и, так как оба следователя потеряли дар речи, тихо уточнила сама:
– Позвать?

Андрей медленно положил трубку телефона, медленно кивнул.

Нина открыла дверь, позвала:
– Заходите.

В кабинет вошел тот самый актер из театра: причесанный, в костюме, огляделся с опаской.
– Валерий Анатольевич Шатров. Актер, – представила его Нина.
– Здравствуйте, Валерий Анатольевич, – сказал Андрей, жестом предложив вошедшему сесть и внимательно его разглядывая. Отметил несомненное сходство с фотороботом, но пришедший был хорошо одет, вел себя прилично и на матерого рецидивиста не тянул.

– Здравствуйте, – осторожно сказал Шатров, словно опасаясь подвоха. – Честно говоря, не ожидал, что вы такие… вежливые. Сейчас снимаюсь в одном сериале, там следователи совсем по-другому разговаривают.
– Это нас присутствие юной леди облагораживает, – пояснил Паша.

– Рассказывайте, Валерий Анатольевич, за что вы убили Бориса Юдина, – спокойно сказал Андрей.
– Это который таксист? Значит, он все-таки умер… – вздохнул Шатров.

Вести протокол допроса поручили Нине – Пашу настолько заинтересовал Шатров, он же Фотограф, в существовании которого следователь уже начал сомневаться, что Паша сел поближе к актеру, недоверчиво глядя на него. Андрей приготовился слушать, одновременно делая пометки в своем блокноте: Нина, конечно, с протоколом справится, но подстраховаться не помешает.

Ничуть не смущенный всеобщим вниманием, скорее, польщенный интересом к своей персоне, Шатров свободно начал:
– Понимаете, я – актер, но карьера как-то не складывается. Мне уже тридцать пять, а в театре только маленькие роли. Приходится постоянно искать какие-то подработки. Все бы ничего, но наш худрук категорически запрещает работать еще где-то, особенно сниматься в кино. Может, это и оправдано для ведущих актеров. Но с моими ролями и заработком… Естественно, я все равно тайком ходил на кастинги, но и с кино не особенно везло. Эпизоды, массовка. И когда мне предложили нормальную роль в сериале, не главную, но все равно: не эпизод, я, конечно, с радостью согласился. Но пришлось разрываться между театром и съемочной площадкой. Сто раз проклинал тот день, когда сел к нему в такси. Мы часто не обращаем внимания на таких людей, как таксисты, продавцы, парикмахеры, болтаем при них по телефону. Он этим и воспользовался.

Он вышел из театра, сел в такси, продолжая разговаривать по сотовому:
– Я отъеду ненадолго. Придумай что-нибудь. Если он узнает, мне конец.

– Таксист проследил за мной, сфотографировал во время съемок, – продолжал Шатров.

Однажды на улице подъехало такси, из которого высунулся тот мордастый таксист, что вез его однажды, предложил сесть, продемонстрировал обличительные фотографии:
– Если не хочешь, чтобы я показал это в театре…

– Мне не хотелось лишних скандалов, я и так уставал после съемок. Готовился к роли, столько всего перечитал. Смотрел документальные фильмы, вживался в образ уголовника. Да и деньги он запросил небольшие. Поэтому я предпочел заплатить. Если бы он зарвался и потребовал крупную сумму, я бы его, конечно, послал. Все равно худрук когда-нибудь узнает, что я снимался. Просто чем позже, тем лучше. А потом он потребовал кое-что еще.

Он возвращался из театра после спектакля, решил пройтись пешком. Рядом с ним притормозило знакомое такси с нагловатым водителем:
– Есть разговор.
Он сел, спросил недовольно:
– Чего тебе? Расплатился же.
– Такое дело. Я своей подружке белье подарил, офигенное. Хочу с ней сфоткаться. Селфи меня не устраивает. Приезжай, будь другом.
Таксист протянул листок бумаги:
– Вот адрес. Завтра в восемь.
– Не могу. На спектакль не успею, – он попытался отказаться, но таксист пресек эту попытку:
– Успеешь, если поторопишься. Я твой график знаю.

– Мне это совсем не понравилось, но криминала в его просьбе я не увидел. Поэтому приехал. Сразу со съемок. Прямо в гриме.

Его довез на своей машине актер, с которым вместе снимались, остановился, не доезжая до места. Он подошел к дому, указанному на листке, вошел в подъезд, содрогающийся от криков, грохота, ругани, отчаянных воплей младенца и гремящего телевизора, включенного на полную мощность.

Вошел в квартиру, где таксист его уже ждал и сразу вручил ему сотовый.
Из ванной вышла потрясающей красоты девушка в черном белье, чулках в сетку, тщетно пытаясь скрыть свой наряд большим белым полотенцем. Красавица с ужасом отшатнулась от него – удачный грим, ничего не скажешь! – но – странно! – с еще большим ужасом отбивалась от таксиста. Это показалось подозрительным: по-видимому, эта девушка вовсе не подружка таксиста (нужен он такой красавице, как же!), а очередная жертва мелкого шантажиста. Поэтому решил вмешаться, заговорил в той манере, которая привязалась к нему за долгий день съемок, к тому же грим не позволил выпасть из образа – да сейчас так и лучше!
– Э, не, так не катит.
– Хочешь, чтобы я все про тебя рассказал твоему…?
– Ну и хрен с ним, а на такое я не подписывался. Ты сказал, сфоткать с подружкой, а девочка возражает.
– Девочка просто в восторге и на все согласна. Правда, милая?

Таксист втащил упирающуюся девушку в комнату, сорвал полотенце, бросил его на тахту.
Девушка отчаянно пыталась вырваться:
– Да пошел ты! Пусти меня, сволочь!
– Слышь, отпусти ее, – сказал он таксисту и в подтверждение серьезности своих слов крепко сжал его руку повыше локтя. Таксист дернулся.

Девушка резким рывком вырвалась из рук таксиста, ослабившего хватку. Тот ринулся было к ней снова, но он преградил ему дорогу. Таксист набросился на него, но тут неожиданно пришла помощь со стороны красавицы, которая шарахнула таксиста по голове массивной настольной лампой. Тот, потеряв сознание, упал на пороге в комнату.

Девушка все еще держала в руке лампу и со страхом смотрела на дело рук своих: таксист не шевелился.
– Ну, ты даешь! – сказал он девушке, затем наклонился к упавшему, проверить, дышит ли. Дышал.
– Он живой? – спросила девушка.
– Вроде живой. Давай сматываться.

Он осторожно взял из рук опасной красавицы орудие преступления, вспомнил тонны литературы на криминальную тему, которую прочитал, готовясь к съемкам, вынул носовой платок, тщательно протер отпечатки пальцев на лампе. Красавица побежала в ванную.

Он открыл в сотовом меню просмотра фотографий, но нашел там только фото таксиста. Протер сотовый, положил на письменный стол. Открыл ящики письменного стола, держась за них носовым платком, порылся в них в поисках фотографий: не нашел. Протер все дверные ручки и те места, за которые хваталась девушка.

Красавица выскочила из ванной в наспех надетом платье, и, несмотря на наглое поведение таксиста, забеспокоилась о его судьбе. Пришлось звонить в «Скорую»:
– Скорее… умираю… Строительная десять, квартира пять… – прохрипел он в телефон, стараясь имитировать голос таксиста.

За сотовый держался носовым платком, чтобы не оставить отпечатков. Вынул деньги, торчащие из кармана таксиста, отдал их девушке.

Они выбежали из подъезда.
– Нас здесь не было. Поняла? – сказал он.

Красавица кивнула, побежала прочь.
Он тоже поспешил убраться оттуда, на ходу снимая грим. Отошел подальше, поймал попутку, доехал до театра.


– Теперь я соучастник? – обреченно поинтересовался Шатров.
– Где вы были в тот вечер, после того, как уехали от Юдина? – спросил Андрей.
– Приехал в театр, переоделся, как раз успел к своему выходу во втором акте. До конца спектакля был в театре. Спектакль закончился около десяти. Сразу из театра мы небольшой компанией поехали в клуб, посидели там примерно до часу.

– Есть свидетели, которые это подтверждают, – вмешалась Нина. – Вот, у меня все записано, – и Нина подала Андрею бумаги.
– Мы сделаем следующее, – сказал Андрей. – Сейчас мы вас сфотографируем, и вы дадите подписку, что в ближайшее время никуда не уедете.
Шатров в сопровождении Нины вышел из кабинета. Следователи молчали, осмысливая услышанное.

– Эх, какая была версия, – с чувством сказал наконец Паша.
– Фотограф полностью подтвердил показания Маши, – констатировал Андрей.
– Может, сговорились? Да уж, матерый рецидивист.

Андрей, читая протокол, отозвался:
– По-моему, он обрадовался возможности побывать у нас. Ценный опыт. На съемках пригодится.
– Надо было его задержать. Был бы еще более ценный опыт.

Паша расхаживал по кабинету, рассуждая:
– Если он не мог укокошить Боба сам, тогда, может, нанял кого-то.
– Так быстро нашел желающего прикончить Боба? Денег у него не густо, мотив слабый, – Андрей отвлекся от протокола, заметил, – мы снова вернулись туда, с чего начинали: Маша, Игорь и все остальное человечество.

– Маша, Игорь и Нина – все втроем сговорились и укокошили Боба. А актер – не Фотограф. Нина притащила сюда какого-то чела, подучила его, что говорить.
– Паш, тебе отдохнуть надо, – посоветовал Андрей.
– Нина подозрительно быстро оделась, когда мы за ней приехали – это раз. Два: то, что Маша была дома в одиннадцать, мы знаем только со слов Маши и Игоря.
– И большого количества гостей.

– То, что сказали гости, мы знаем только со слов Нины. Как ты мог отправить ее одну опрашивать свидетелей?
– Они же не свидетели убийства. Я не думал, что это семейство тут замешано. Но ты можешь сам всех опросить.
– Другой вариант. Боба укокошили в полдевятого.
– Экспертиза…
– Экспертиза не проводилась. Так быстро заключение экспертизы мы еще никогда не получали. Нина сказала Николаичу время смерти, которое ее устраивает, поулыбалась, вежливо попросила…
– И Николаич растаял.
– Напрасно ты недооцениваешь силу женского обаяния. Тем более такой девушки как Нина. Не забывай, что она Нинель. Итак, мы раскрыли банду. Главарь – баба Зина.

В кабинет вошла Нина, подала Андрею фотографии, услышав последние слова Паши, переспросила заинтересованно:
– Что там с бабой Зиной?
– Она тебя еще не спрашивала насчет пирога? – Паша перевел разговор на другую тему.
– Нет.
– Вот увидишь, спросит.

– С бабой Зиной трудно было разговаривать, – поделилась Нина. – Было такое ощущение, что она меня подозревает, проверяла все время. Наверное, она раньше шпионов ловила.
– Вполне возможно, что она знает, кто убийца, – заявил Паша.
Нина улыбнулась.
– Вспомни все, о чем вы с ней говорили, – настаивал Паша.
Нина пожала плечами:
– О Маше.
– Еще. Вспоминай.
Нина снова улыбнулась:
– О пироге.
– Еще.
– Все.

– Да, не густо, – согласился Паша. – В общем, самое настоящее загадочное убийство. Какое название тебе больше нравится: дело о ходячем мертвеце или тайна старой кастрюли?
– Кстати, насчет кастрюли и супчика из тряпок, – заметила Нина. – В старой кастрюле моя бабушка хранила деньги.
– Похоже, что Боб использовал кастрюлю в качестве сейфа, – сказал Андрей. – Боялся хранить компромат в сотовом, на случай, если кто-нибудь нагрянет и будет искать. Как Игорь, например. На кухню Игорь не догадался пойти.

– При обыске мы бы нашли, – возразил Паша.
– Скорей всего, он не думал, что его жертвы пойдут в полицию. Суммы небольшие, проблемы – тоже. Разве что для Маши ее тайна была очень важна. Игорь и Фотограф пережили бы.
– Значит, был кто-то еще, – решил Паша. – Бобу повезло, он каким-то образом вышел на крупную добычу – и его прикончили. Компромат забрали. Работал профессионал в перчатках.

– Да, похоже на то, – согласился Андрей. – Нина, съезди к Игорю на работу, покажи фотографии Шатрова, может, он его видел. Так, на всякий случай. Пусть постарается вспомнить, может, он видел кого-то или что-то, когда выходил от Боба или шел из магазина. Может, машину какую-то. Поняла?

Нина кивнула, позвонила Игорю. Договорились встретиться в скверике неподалеку от его места работы.

Нина спешила на встречу с Игорем, а в ушах все звучали обрывки фраз, слышанных ею за последнее время:
Голос Павла Петровича настаивал: «Баба Зина знает, кто убийца. О чем вы с ней говорили? Вспоминай.»
Голос бабы Зины повторял монотонно: «У Оли характер – не сахар… У Оли характер… У Оли…»
И снова голос Павла Петровича: «Работал профессионал в перчатках… В перчатках…»
Нина остановилась, порылась в сумочке, нашла черную кружевную перчатку, которую взяла когда-то у дворничихи и о которой совершенно забыла.

Игорь уже сидел на скамейке в небольшом скверике, поджидая ее. Был он чем-то обеспокоен и очень задумчив. Посмотрел фотографии, покачал головой:
– Нет, я его никогда не видел. Ничего особенного тоже не заметил, никаких машин. Может, они и были, но я был в таком состоянии, понимаешь?
Нина кивнула.
– Знаешь, вчера Маша все рассказала, – вдруг сказал Игорь, и с его слов Нина явственно представила себе то, что произошло в семье Иванниковых.

Маша, сидя на диване в гостиной, рассказывала свою грустную историю. Игорь сидел рядом с ней, Ольга Леонидовна слушала напряженно, неестественно выпрямившись в кресле.
– Вот так, – тихо произнесла Маша, закончив свой рассказ, и приготовилась к худшему.

Игорь обнял Машу:
– Машуня, бедная моя, что же ты раньше не рассказывала? Я уже такие страсти понапридумывал: что ты меня не любишь, что ты вместе с Бобом хочешь отобрать квартиру… Какой я был дурак! – и он поцеловал ее, растерянную.

– Маша, что же ты молчала? – негромко начала Ольга Леонидовна, но по мере того, как говорила, повышала голос. – Ведь все это решаемо. Можно найти хороших врачей, пройти обследование, лечиться. Если не поможет, что ж, есть ведь и бездетные семьи. А если вы с Игорем обязательно хотите ребенка, можно усыновить, из детдома. Все можно решить, вместе. Сесть, обсудить спокойно и решить, – уже совсем громко сказала она и встала, выкрикнув истерично:
– Что же ты столько времени молчала? Что же ты молчала!

И разрыдалась. Взволнованный Игорь накапал валерьянку, Маша с испугом смотрела на бьющуюся в истерике Ольгу Леонидовну.

– Первый раз видел маму в таком состоянии, – сказал Игорь Нине.
Его рассказ логично вписался в складывающуюся в ее голове цепочку рассуждений. Она сообщила ему как можно непринужденнее:
– Игорь, следователь просил еще передать, что собирается провести следственный эксперимент. Завтра вы все трое должны быть в той же самой одежде, в которой были в день юбилея. Точно до мелочей. Это очень важно. Передайте, пожалуйста, Маше и Ольге Леонидовне.

Вечером этого же дня, когда Паша в поте лица трудился за компьютером, даже без своей заветной кружки с чаем, в кабинет вошел Андрей: уставший, нервный, раздраженный.
– Что-то ты долго, – констатировал Паша, не отрываясь от компьютера.
– А ты как думал. Как у вас дела? Нина говорила с Игорем?
– А разве вы не вместе были? – слегка удивился Паша.

– Паша, я не понял. Перед отъездом я четко сказал тебе, что еду к матери Воропаева. Нина поехала на работу к Игорю. Почему мы должны быть вместе?
– Допросы, уголовники, трупы… Андрюха, так и жизнь пройдет. Жениться тебе пора.

– Жениться или не жениться – это мое личное дело. Оставь меня в покое! Тебя захомутали – и ты не можешь спокойно видеть, как кто-то разгуливает на свободе. Вот что хорошего в женитьбе? Если бы этот Воропаев не женился, то был бы жив. Игорь женился на девушке мечты – и что? Одни проблемы. Ты – счастливый женатый человек – постоянно ночуешь на работе.

Паша отвлекся, наконец, от компьютера:
– Я же сказал – теща приехала.
– Ты ее вроде уже на вокзал отвез? Забыл? Или сбежала по дороге?
– В семье бывают временные трудности, – занервничал и Паша. – Я не обязан перед тобой отчитываться!
– Я тоже!

Андрей набрал номер на своем сотовом, включил громкую связь, положил телефон на стол, одновременно вынимая документы из портфеля. Послышались длинные гудки, негромкий голос Нины:
– Да.
Андрей наклонился к телефону:
– Нина, ты где? Поговорила с Игорем?
– Да. Андрей, извини, не могу сейчас разговаривать. Я в засаде.
– Где? – Андрей взял сотовый.
– Караулю убийцу.
– Кто-то новый?
– Нет.
– Нина, если ты подозреваешь кого-то из Иванниковых, то ошибаешься. В этой семье убийц нет.
– Пока, – и короткие гудки.

Андрей быстро направился к выходу.
– Ты куда? – спросил Паша. – Сам же сказал, убийц там нет.
– Кто их разберет. Хотел ее успокоить.
– А где ты собираешься ее искать?

Андрей снова набрал номер – бесстрастный голос автоответчика сообщил о временной недоступности абонента.
– Ничего, найду.
– Любовь укажет дорогу, – поддержал Паша.
– Дорогу мне укажет интуиция опытного следователя.

Андрей подошел к двери. Паша встал из-за стола:
– Подожди. Вдруг она тебя заманивает?
Андрей обернулся, молча посмотрел на Пашу.
– В ловушку, – пояснил Паша.
– Какую еще ловушку? – медленно спросил Андрей.
– Не знаю. Женщины такие непредсказуемые. Особенно Нина. В лучшем случае тебя ждет романтический ужин при свечах, в худшем – удар по башке. Хотя нет, учитывая твое отношение к женитьбе, как раз наоборот: в лучшем случае удар по башке, а в худшем…
Андрей молча вышел, только сильно хлопнул дверью.

Он направился в глубь темного микрорайона, надеясь, что не ошибся в своих расчетах. Засады обычно устраивают на месте преступления или поблизости.

Возле дома, где проживал раньше Боб, было тихо. Андрей подергал дверь подъезда – заперто.

Его вдруг пронзило острое чувство, которого он уже давно не испытывал, наверное, с самого детства. Это было чувство страха, почти паники: до тошноты, до дрожи, до темноты в глазах. Чувство было непривычным. Даже когда однажды он, прибыв на место преступления, описывал труп мужчины с проломленным черепом, а на него вдруг попер пьяный мужик с топором, перемахнувший с соседнего балкона – он и тогда не испытывал страха: машинально рявкнул на мужика, как орал до этого на оперов, выгоняя из комнаты: «Стой! Куда? Наступишь!» Мужик инстинктивно глянул под ноги, замешкался на мгновенье – операм этого мгновенья хватило: ворвались, приняли мужика как положено. Смеялись уже потом, вспоминая – тогда было не до смеха. Подшучивали над ним: Андрюхе порядок дороже собственной жизни. А он досадовал, что не смог лично обезоружить мужика, блеснув красивым приемом: как в кино. Испугался уже потом, и то как-то скорее разумом: подумал, что мужик этот мог бы его убить и лежал бы он тогда рядом с тем трупом, такой же холодный и безучастный ко всему. Но такого одуряющего чувства не было.

Сейчас он испугался не за себя, за Нину: он ошибся – и теперь с ней что-то случится, если уже не случилось, а он – не опытный следователь, а вполне себе натуральный кретин без всякого чутья и интуиции, не смог прийти ей на помощь.

Андрей сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться, и медленно двинулся к дому Иванниковых.

Издалека увидел, как из подъезда вышла высокая женщина, торопливо прошла по дорожке, остановилась. Андрей шагнул в сторону, в темноту. Женщина включила фонарик – Андрей узнал Ольгу Леонидовну – и стала что-то высматривать в кустах, растущих у дорожки.

Ольга Леонидовна наклонялась время от времени, пытаясь разглядеть что-то при слабом луче фонарика, затем обошла кусты, оказавшись на детской площадке возле песочницы – вокруг стояли скамеечки, за ними возвышались деревья.

От дерева отделилась невысокая фигура и взволнованно произнесла:
– Ольга Леонидовна, вы это ищете?
Ольга Леонидовна вздрогнула, осветила фигуру фонариком:
– Неля?

Андрей, осторожно следовавший за Ольгой Леонидовной, замер в напряжении, готовый броситься на защиту своей практикантки: какое счастье, что нашлась! – теперь не потерять бы.


Темные верхушки деревьев, окружавших детскую площадку, выделялись на фоне более светлого ночного неба. Ольга Леонидовна и Нина сидели на скамеечке у песочницы, не замечая Андрея, укрывшегося за толстым стволом дерева.

Ольга Леонидовна, сильно изменившаяся за последнее время, говорила дергано, сбивчиво:
– …почему она считала нас какими-то чудовищами? Так и сказала: боялась, что выгоните. Как это – «выгоните»? Да, я хотела, чтобы Игорь и Карина… Они такая красивая пара. Но если Игорь полюбил Машу. Я уважаю чувства сына, его выбор. Да, меня порой раздражают ее словечки, эти ее деревенские ухватки, духи эти ужасные… Возможно, у меня не всегда хватает терпения. Весь запас терпения я расходую на работе. Но Маша – добрая, заботливая, хорошая хозяйка. Впрочем, это не важно.

– Что не важно? – тихо спросила Нина.
– Все. Не важно, какая она хозяйка и как я к ней отношусь. Главное – Игорь. Он ее любит. Он не дал бы ее в обиду. Никому. Даже мне. Это он только с виду такой нерешительный. А всегда делает все по-своему. Сколько я пыталась увлечь его музыкой! А он записался в какую-то секцию, где учат драться. Помнишь, я рассказывала?
– Помню. Вы тогда готовили меня к поступлению в школу. Вы тогда очень переживали.
– «Переживала». Тогда я еще не знала, что значит переживать. Если бы Маша сразу все рассказала, про себя, про этого Боба. Если бы я была уверена, что она любит Игоря… Не было бы этого кошмара.

Празднование юбилея все еще продолжалось, несмотря на то, что было уже около десяти и некоторые гости, в том числе и Листовский, ушли. Но в заваленной цветами гостиной было еще много народу: все чувствовали себя непринужденно и уходить не собирались. Кто-то беседовал, кто-то, смеясь, подпевал Анне Эдуардовне, которая сидела за инструментом и весело распевала детскую песенку, сама себе аккомпанируя. Четыре девчушки хихикали, перешептывались, глядя на пухленькую Анну Эдуардовну – она явно чувствовала себя самой молодой и самой неотразимой.

Посередине обеденного стола стояло огромное блюдо с остатками роскошного торта.
Она – юбилярша! – наслаждалась праздничной атмосферой: все прошло замечательно, хоть и неожиданно.
Зазвонил городской телефон. Она взяла трубку, с улыбкой наготове, ожидая услышать очередное поздравление:
– Алло.

Но из трубки послышался голос Боба, полный ненависти:
– Я твоего сына сейчас в порошок сотру. Он еще пожалеет, что родился.
Она положила трубку, оглянулась: где Игорь?

Заглянула в кухню: Маша в нарядном платье усердно мыла посуду. Волосы уже забрала в пучок, чтобы не мешали.
– А где Игорь? – спросила Ольга Леонидовна.
– Наверное, в магазин пошел, – ответила Маша, не отрываясь от своего занятия.
– Почему «наверное»? – спросила она со все возрастающей паникой.

Вышла в прихожую, раздумывая, где же искать сына, но тут он и сам пришел: с покупками и в порванной рубашке.
– Что случилось? – спросила она с тревогой.
– Все в порядке. Упал.

Игорь поставил пакет с покупками на трюмо в прихожей и скрылся в ванной.
Она постояла, прислушиваясь к звуку льющейся воды.

Из гостиной выскочили четыре девчушки-ученицы – прихожая сразу наполнилась смехом и шумом – затараторили одновременно:
– До свиданья! Еще раз поздравляем! Ольга Леонидовна, мы уже пойдем! Еще раз с днем рожденья!
Она сняла с вешалки легкий летний плащ – короткий и элегантный, накинула его, сказала девчушкам:
– Я вас провожу.

– Не надо, за мной папа на машине приехал, он нас отвезет, – заявила одна из них, Танюша Серебрякова, бойкая, подвижная.
– Вот до машины и провожу, а то поздно уже. Идемте, мне так спокойней.
Они пошли по дорожке, обсаженной кустами. Увидели, как от машины, остановившейся на проезжей части, в их сторону идет мужчина, издалека машет рукой.
– Это папа! – воскликнула Танюша, – до свиданья, Ольга Леонидовна! – и все девчушки, попрощавшись, побежали к машине.
Она посмотрела вслед отъехавшему автомобилю, быстро вернулась, но не вошла в подъезд, а завернула за угол дома.

– Я хотела выяснить, что значит эта угроза, что ему нужно от моего сына. Больше всего я боялась, что Боб и Маша вместе что-то задумали против Игоря. Если замешана Маша, то Игорь мне ни за что не скажет. Я хотела поговорить с Бобом, потребовать, чтобы он оставил Игоря в покое. Какая же я была наивная дура!

Она определила квартиру с голубенькими занавесочками, о которых говорил этот мерзкий Боб, вошла в открытую дверь подъезда. На нее обрушилась какофония раздражающих звуков, в которой немыслимым образом соединились и отчаянный плач младенца, и крики ругающихся, и грохот, и возбужденный голос спортивного комментатора.

Она быстро поднялась по лестнице, осторожно подошла к двери в квартиру, в которой должен был находиться Боб, обнаружила, что дверь не заперта, осторожно вошла. Прошла через абсолютно пустую прихожую в комнату, поразившую ее царившим в ней хаосом. Из кухни доносились какие-то звуки.

Она заглянула туда и увидела, как Боб, болезненно морщась, вынимает из большой кастрюли тряпичный сверток, разворачивает его.

Боб заметил ее, сказал зло, показывая извлеченные из свертка фотографии:
– Видала? Сейчас пойдем к твоим гостям и покажем.
Она подошла ближе: на фотографии Игорь и Карина обнимались, стоя на балконе.
– Никуда вы не пойдете. Немедленно отдайте фотографию, – строго потребовала она.

– Раскомандовалась, – усмехнулся Боб. – Иди ты…
– Что вы себе позволяете? – возмутилась она. – Я вам в матери гожусь.
– Ха, тоже мне, мамашка нашлась. Ты еще очень даже ничего. А что…

У него возникла дикая идея, которую он решил тут же привести в исполнение. Боб снова ухмыльнулся, одновременно морщась от боли, отчего на его лице появилась жутковатая гримаса, схватил ее и попытался сорвать одежду:
– Иди-ка сюда. Щас мы такую фотосессию снимем, все попадают…

Одержимый своей бредовой идеей, он казался ей невменяемым. Несмотря на то, что покачивался, словно пьяный и постоянно морщился от боли, был намного сильнее ее. Она отчаянно сопротивлялась, тщетно пытаясь схватить хоть что-нибудь из кухонной утвари: на пол с грохотом упала сковорода, падала и разбивалась какая-то посуда. Наконец, дотянулась до ножа, выставила перед собой:
– Не подходи.

Стала спиной к стене, точнее, к стенному шкафчику, нож держала в руке. Боб, загораживая собой выход из кухни, пошел к ней, с презрительной ухмылкой:
– А то что? Зарежешь, что ли? Ха, напугала.
Он сделал резкое движение, протянув к ней руку, чтобы вырвать нож, но вдруг потерял сознание и повалился на нее – она инстинктивно его оттолкнула.

– Когда на меня вдруг повалилась такая туша, я оттолкнула его, руками. Но в руке был нож! Если бы я его выронила… Но я вцепилась в этот нож изо всей силы, это было единственное, что могло меня защитить. Я же пианистка, у меня сильные руки, пальцы…

Она смотрела на неподвижного Боба, на нож в его груди, на растекающееся пятно крови: этого не может быть, это просто кошмарный сон.
Она осторожно прошла мимо лежащего на полу Боба, взяла, не глядя, все фотографии со стола, вышла из квартиры… из подъезда… шла, не совсем понимая, где она и куда идет, пошла по дорожке, ведущей к проезжей части, по которой шла несколько минут назад – в прошлой жизни – провожая своих учениц.

Из подъезда вышли ее гости, радостно переговариваясь. Она обнаружила, что все еще держит в руке фотографии, спрятала их в карман элегантного плаща. Заметила кровь на правой перчатке, сняла ее и сунула куда-то в кусты.

– Я не знала, куда иду, зачем. Перчатка была мокрая от крови, мне хотелось скорее ее снять, избавиться от нее. И очень хотелось проснуться.

Держа руку в кармане, пошла к гостям:
– Уже уходите? Я девочек провожала.
– До свиданья, Ольга Леонидовна. С днем рожденья!

Остававшиеся в квартире гости тоже собирались уходить, только в гостиной Анна Эдуардовна самозабвенно распевала детскую песенку.

– Потом я подумала, что надо забрать перчатку, так, чтобы никто не видел. Но пошел сильный дождь. Было бы странно идти прогуляться в такую погоду. А потом из окна я увидела, что приехала «Скорая», потом полиция. Боялась, что меня увидят. Утром я перчатку не нашла. Когда Игорь сказал мне про следственный эксперимент, я решила поискать еще.

«Какой еще следственный эксперимент?» – удивился Андрей.

– А что было на фотографиях? – спросила Нина.
– Игорь и Карина в обнимку, еще какие-то киносъемки с какими-то уголовниками, еще… какой-то толстый мужчина передает другому какую-то папку. Я сожгла всю эту гадость.

– Ольга Леонидовна, вы сожгли смягчающие обстоятельства, – огорчилась Нина.
– Нелечка, ты что? Хочешь посадить меня в тюрьму? – сдавленно спросила Ольга Леонидовна, и Андрей приготовился выйти из своего укрытия, чтобы спасти Нину от нападения преступницы.

– Ольга Леонидовна, надо все рассказать Андрею, то есть, Андрею Владимировичу. Он разберется, вы же просто защищались…
– Нелечка, что ты, кто станет разбираться? Им лишь бы посадить. И этот, Андрей, такой же.
– Нет, Ольга Леонидовна, Андрей…

Ольга Леонидовна перебила Нину, заговорила торопливо, горячо:
– Скажут, что Боб не пытался меня убивать. Зачем схватила нож. Разве они могут понять, что для меня есть вещи страшнее смерти? Тюрьма тоже, страшнее.
– Ольга Леонидовна, суд…
– Какой суд, Нелечка, что ты. Я этого не вынесу. А Игорь… Ужас. Мать – уголовница. Нет, я им не дамся.

– Вы хотите уехать? Вас же найдут.
– Да, уехать, – странным голосом произнесла Ольга Леонидовна. – Можно и так сказать. Очень далеко. Туда, откуда не возвращаются.
– Ольга Леонидовна, вы не правы…
– Да, знаю, знаю, что во всем виновата. Только я во всем виновата. Надо было поговорить с Машей, с Игорем. Нам надо было больше доверять друг другу. Надо было не просто любить, а показать свою любовь. И верить… – она вздохнула и как-то совсем по-старушечьи сгорбившись, побрела к дому.


Нина сидела на скамеечке, пытаясь собраться с мыслями, но получалось плохо. В ушах еще звучали слова, сказанные напоследок ее учительницей.

Послышались чьи-то шаги, кто-то подходил к ней сзади. Нина испуганно вскочила, вглядываясь в темноту:
– Кто здесь?

Услышала знакомый голос:
– Нина, это я, – и, не зная, стоит ли радоваться, спросила растерянно:
– Ты… слышал?

Андрей кивнул, взял ее за руку, уводя от этого места, которое ему все еще казалось опасным, Нина послушно последовала за ним.

Когда они скрылись из вида, в кустах недалеко от скамеечки, где сидели Ольга Леонидовна и Нина, послышалась какая-то возня, шорох и треск. Из кустов вылез порядком уставший, перепачканный Паша, отряхиваясь и разминая ноги, затекшие после долгого пребывания в неудобной позе.
– Вот это поворот, – сказал вслух, уже не в силах сдерживать эмоции, и направился к проезжей части, на ходу вынимая сотовый.
– Это я, – сказал в телефон. – Что скажу? Люблю я тебя! …Ничего не случилось. Домой иду!

Андрей и Нина шли по ночной улице, направляясь к дому Нины.
– Ты был прав, – задумчиво проговорила она. – В этой семье убийц нет.
– Все-таки, это убийство, – сухо возразил Андрей. – Не умышленное, но…
– Это был несчастный случай! – горячо воскликнула Нина. – Она хотела защитить себя!

– Незачем ей было ходить к этому Бобу.
– Она же сказала, что хотела разобраться, выяснить, что ему нужно от Игоря. Она же не предполагала, что Боб окажется таким мерзавцем.
– Она – взрослая женщина, а не наивный ребенок.
– Она живет в другом мире, среди музыки, среди нормальных хороших людей, – пыталась объяснить Нина. – А в день рожденья, тем более. Цветы, поздравления, музыка. Вся эта атмосфера… Трудно поверить, что существуют какие-то негодяи.

– Все-таки поверила, раз побежала защищать сына.
– А что она должна была делать? Заявить? Вы тут же бросили бы все свои дела и занялись бы мелким жуликом Бобом?
– Да, занялись бы, – строго произнес Андрей.

Нина недоверчиво покачала головой:
– Верится с трудом. Как вообще определить, где начинается та цепь событий, которая приводит к трагедии? Если бы Боб не позвонил Ольге Леонидовне, если бы «Скорая» приехала раньше. Если бы Боб не шантажировал Машу. Если бы Маша обо всем рассказала. Если бы у Боба была нормальная семья, он не стал бы таким, – размышляла она, с нарастающим от безысходности отчаянием: ничего не исправить!
– Все виноваты, только не твоя учительница.

Его сухой бесстрастный тон задел ее, Нина воскликнуло запальчиво:
– Да, она не виновата. Она всю жизнь прожила честно, учила детей музыке, одна воспитывала сына. Ее муж погиб, когда Игорю было три года. Она привыкла решать все проблемы сама. И только из-за того, что она дала отпор негодяю, теперь должна сидеть в тюрьме?
– Твоя Ольга Леонидовна не только совершила преступление, но и не стала сотрудничать со следствием. Не только сама не пришла, но и ничего не рассказала, когда мы были у нее. И ты тоже, утаила улику. Почему ты не рассказала мне про перчатку?

– Во-первых, я не знала, что это улика. Дворничиха нашла ее возле кустов на площадке, а не в квартире Боба, и даже не возле его дома. Во-вторых, ты же сам говорил, что нужны только факты, а не умозаключения. А фактов у нас нет. Потеря перчатки – это не уголовное преступление.
– На перчатке остались следы крови Боба.
– Ничего там не осталось, дворничиха ее отлично отстирала.
– Ничего страшного, проведем экспертизу.

Нина остановилась, посмотрела на него в упор. Андрей тоже остановился.
– У меня нет перчатки, – решительно сказала Нина.
– Ты что, отдала ее?
– Потеряла, – храбро ответила она, ожидая, что сейчас услышит его возмущенный крик.

Андрей посмотрел спокойно, пошел дальше. Нина пошла за ним.
– Допустим, – сказал Андрей. – Это ничего не меняет. У нас есть чистосердечное признание.
– Нет у нас никакого признания, – не сдавалась Нина. – Подумаешь, рассказала мне что-то во время ночной прогулки. Может, придумала.
– Зачем?
– Может, она думает, что это дело рук Игоря и нарочно на себя наговаривает. Пришла, увидела труп с ножом в груди, а на самом деле Боба прикончил кто-то из тех, кого он шантажировал.

– И оставил фотографии.
– Свои забрал, остальные оставил.

Они уже подошли к ее дому, Нина остановилась.
– Завтра вызовем ее, допросим, послушаем, – говорил Андрей. Словно о чем-то самом обыденном!
– Андрей… – тихо сказала Нина. – Ты же все слышал? Она же… собирается с собой покончить, а ты…
– У тебя слишком мало опыта. Знаешь, сколько я таких спектаклей насмотрелся.

– Это – не спектакль, – все так же тихо произнесла Нина и, помолчав, решительно сказала:
– Она тебе ничего не расскажет.
– Почему это?
– Потому что я скажу ей, чтобы не рассказывала.

– Ну, знаешь, с таким подходом к делу и с такими эмоциями тебе в нашей профессии делать нечего.

– Да поняла уже! – крикнула Нина. – И пожалуйста! Ольга Леонидовна права, тебе лишь бы посадить! Если в твоей профессии главное – сажать, сажать, сажать людей пачками, не разбираясь, кто действительно виноват, то да! Мне в такой профессии делать нечего! Еще неизвестно, кто на самом деле виноват! А может, Боб умер еще до того, как упал на нож! Может, это Маша нанесла серьезный удар, а может, Игорь его так двинул, ведь он когда-то в детстве занимался восточными единоборствами! Давай, сажай их всех сразу, скопом, разрушь эту семью! Сделай то, что не удалось сделать Бобу! Может, премию получишь.

Нина побежала к дому, Андрей стоял, глядя ей вслед.

На следующее утро Андрей – хмурый, серьезный, сосредоточенный – сидел за столом Паши, набирал текст на компьютере. Перечитывал, стирал, набирал снова.

Вошла Нина, притихшая, виноватая, сказала негромко:
– Здравствуйте.
– Привет, – ответил он сухо, не отрываясь от набора текста.
Нина тихонько прошла к своему столу. Сидела, писала, не поднимая головы.

Вошел Паша:
– Всем привет!

Подошел к Андрею, наклонился, читая набранный текст:
– Постановление… Что?

Нина перестала писать, замерла, не поднимая головы.

– …рассмотрев материалы уголовного дела… установил… Юдин Борис Геннадьевич…

Нина подняла голову, с тревогой прислушалась.

– …неосторожное обращение с предметом бытового обихода…

Недоумение на лице Нины сменилось робкой надеждой.

– …прекратить уголовное дело… за отсутствием события преступления…

На лице Нины постепенно появилось выражение огромной радости, нет, счастья! Сияющими глазами она с тихим обожанием смотрела на хмурого Андрея, который продолжал набирать текст на компьютере и, кажется, вообще забыл о ее существовании.


Она смотрит на него так восторженно-счастливо… Оценила по достоинству его поистине героический поступок. Да, наверное, стоило пойти на нарушение только ради этого взгляда! «Надеюсь, она не подумает, что я сделал это ради нее. Из-за нее, да, конечно, но не ради. Есть разница!»

Был и другой путь: оставить все как есть, работать над версией «профессионала в перчатках», пусть дело превращается в очередной висяк, которыми все шкафы забиты: это не кино, где каждое преступление раскрывается, причем моментально. Но существовала опасность, что дело передадут другому следователю, более ретивому и талантливому, и он, допросив еще раз семью Иванниковых и их соседей, расколет-таки злополучную учительницу музыки, которая из цветущей, моложавой, уверенной в себе женщины за короткое время превратилась в измученную полубезумную старуху. А если этот шантажист и в самом деле упал на нож, уже умирая, как предположила Нина…

Нина понимала, что Андрей решился на нарушение вовсе не ради ее прекрасных глаз, даже если предположить, что они и в самом деле прекрасные. Нет, такой человек не смог бы ничего нарушить, если бы не был убежден в глубине души, что так будет лучше, чем действовать по правилам. Вчера он так упорно пытался убедить, пожалуй, не столько ее, сколько себя, и сердился, что его доводы казались недостаточно вескими. Она ругала себя за свой так не к месту проявленный энтузиазм. Захваченная азартом разматывания сложного клубка событий, стремясь лишь разгадать загадку, она совсем упустила из виду то, о чем Андрей уже предупреждал ее:
– Почему ты так хочешь посадить Машу?

– Я не хочу сажать Машу! Просто пытаюсь выяснить, что случилось.
– А если выяснишь, что Маша – убийца?
– Об этом я не думала.
– А ты подумай.
Сам он, конечно, об этом думал.

Может, он был гораздо проницательнее, чем казалось: оставил в покое семью Иванниковых, не желая сажать ни Машу, ни даже Игоря, чтобы не ломать им жизнь. А тут еще и она, не в меру усердная практикантка, подкидывает ему новую подозреваемую, и кого: свою милую учительницу! А потом кричит на него, требуя не привлекать ее к ответственности. Не удивительно, что Андрей теперь и не смотрит в ее сторону. Все-таки, терпение у него. Она бы на его месте себя уже придушила бы.


Паша хмыкнул:
– Такую хренотень можно было написать сразу после убий… – извини! – несчастного случая.
Андрей оторвался от компьютера, посмотрел на Пашу, сказал размеренно:
– Ты прекрасно знаешь, что сразу я такое написать не мог.
– А сейчас можешь?
– А сейчас – могу.
– Думаешь, прокатит?
– Надеюсь. Но если ты с чем-то не согласен, можешь доложить…

– Ага, разбежался, – прервал его Паша, – и сказал Нине:
– Нинок, только ты эту чепухню в отчет по практике не пиши, а то «двойку» получишь. Давай-ка я тебе другой материальчик подкину.

Паша стал рыться в папках. Андрей продолжал набирать текст.

– Мне еще характеристику надо, – напомнила Нина. – Сегодня последний день…
– Нинок, что ты, какая характеристика, дел по самую макушку. Ты сама напиши, что хочешь, Андрей подпишет.

Нина кивнула, снова взялась за свою работу. Андрей, не отрываясь от компьютера, сухо произнес:
– Я сам напишу.

Нина подняла голову, встретилась взглядом с Пашей, который пожал плечами: «С начальством не спорят».

Все понятно. Андрей, рискуя своей карьерой, спас от допросов, судебного разбирательства и, возможно, тюрьмы ее любимую учительницу (а может, и Машу?), но теперь-то уж он отыграется на ее характеристике. Напишет все, что думает, все, что высказал ей вчера. Ну и пусть! Пусть пишет, что хочет. Ольга Леонидовна спасена. Хотя бы от людского суда, от сплетен, перешептываний за спиной, косых взглядов. К сожалению, нельзя спасти ее от самого жестокого судьи – ее совести. Нельзя освободить ее из прочной тюрьмы тяжелых воспоминаний. Даже день рождения будет теперь навсегда отравлен для нее, ведь именно в этот день… Надо обязательно сказать ей, что дело прекращено. «Сегодня же скажу», – решила Нина.

К одиннадцати часам Андрей уже подготовил несколько документов, в том числе и характеристику, которую подписал и пошел заверил, как полагается. Когда вернулся, Нины не было. Паша, стоя у ее стола, просматривал папки с делами.
– Нина где? – спросил Андрей.
– Ей позвонили из универа, у них там сейчас какой-то сбор, – объяснил Паша. – Сразу после сбора приедет.
– Отдашь ей характеристику.

Андрей положил документ на стол. Паша подошел, взял.
– Она тут такой объем провернула. Ты это отметил? Ух ты, даже сам печать поставил.
Паша быстро прочел характеристику, перевернул лист, посмотрел на его чистую оборотную сторону, спросил, довольно искренне удивившись:
– А где ноты?
– Какие ноты?
– Это же не характеристика. Это, можно сказать, серенада. Поэтичное воспевание деловых и личных качеств.

Паша оценивающе посмотрел на Андрея:
– Эх, Андрюха, тебе бы сейчас гитару, плащ такой и, – Паша театрально взмахнул рукой, – к балкону прекрасной юной девы.
– Я – к прокурору, – деловито сказал Андрей и взял свой портфель.
Паша тяжко вздохнул: «так и жизнь пройдет» – и снова взялся за папки.

На следующее утро Андрей, разложив бумаги, с которыми собирался работать, задумчиво смотрел на стол Нины. На столе аккуратными стопками высились папки, но Андрей видел не объем работы, проделанный практиканткой, а ее саму. Перед его глазами плыли видения: вот она, такая юная, жизнерадостная, в первый раз входит в кабинет, протягивая свое направление…
…за обеденным столом в гостиной Иванниковых неестественно кашляет и смотрит до смешного испуганно, ожидая разоблачения со своим именем…
…поворачивается и замирает в радостной растерянности, увидев его на улице незнакомого города…
…забыв про тарелку с едой, увлеченно слушает…
…отражаясь в темном стекле автобуса, спит, положив голову ему на плечо…
…горячо защищает свою любимую учительницу…
…и этот потрясающий счастливый взгляд, полный открытого восхищения и обожания…

До Андрея из реального мира донеслось:
– …модель. Ноги от ушей.

Сквозь пелену воспоминаний проявился Паша, вошедший в кабинет.
– Что там с ушами? – переспросил Андрей.
– Говорю, у Мурашова в отделе пополнение. Модель, ноги от ушей и все такое. Семейное положение: в активном поиске. Сейчас знакомиться придет, – неодобрительно сказал Паша, проходя к своему столу. По его тону было непонятно, то ли он не одобряет саму модель, то ли произрастание ног от ушей, то ли факт, что такое чудо определили не к ним, а к Мурашову.

Вскоре явилось и само чудо: высокая, длинноногая, красивая, с фигурой модели. Дополняя картину идеальной женщины, о которой мечтает любой мужчина, новая сотрудница Мурашова несла тарелку с аппетитными пирожками.

Сотрудница, хоть и была новенькой и молодой, держалась очень уверенно, словно работала здесь уже давно, и со следователями, которых видела первый раз в жизни, заговорила так, будто знала их с детства:
– Привет, мальчики! Что-то вы грустненькие. Давайте-ка чай пить! С пирожками! Ну-ка, быстренько, где ваши чашки?

Андрей оторвался от созерцания Нининого стола и перевел задумчивый взгляд на новую сотрудницу Мурашова. Сказал тоже задумчиво:
– Спасибо. Я не ем пирожки. На диете. Серьезно болен.

Неприятно удивившись, модель недоуменно посмотрела на Андрея, с виду вполне себе здорового и внешне очень даже интересного.
– Чем… болен? – наконец поинтересовалась она.

Паша присел на край своего стола, с удовольствием подхватил тему:
– Сердечные дела. Полный упадок сил. Тапочки зубами не поднимет.
– Какие еще тапочки? – очень строго спросила сотрудница, словно допрашивала подозреваемого.
– Домашние, – все так же задумчиво пояснил Андрей.

Модель резко развернулась и направилась к двери, обернулась у порога, высказала:
– Меня предупреждали, что вы чокнутые, но не думала, что до такой степени.
И захлопнула за собой дверь.

– Интересно, кто это распространяет про нас такие слухи, – невозмутимо поинтересовался Паша, не меняя позы.
– Помнишь того, который шел к Мурашову и по ошибке зашел к нам? – ответил Андрей, все еще пребывая в задумчивости. – Мурашов сказал, что он проходил свидетелем по одному делу и упорно молчал. Он был под таким впечатлением от той сценки, которую ты здесь разыграл, что обо всем рассказал, лишь бы его ко мне не отправили.
– Мы тут, понимаешь ли, Мурашову раскрываемость повышаем, а он про нас…

Андрей смотрел на пустующий стол Нины, не слушая Пашу. Сказал невпопад:
– Паш, я сегодня пораньше уйду.
– Без проблем, – отозвался Паша, слезая со стола. – Пораньше – это как? Часиков в девять, десять?
– В шесть.
– Да ты что? – поразился Паша. – В самый разгар рабочего дня? Что-то серьезное?
Андрей кивнул, все так же задумчиво.

Вечером Андрей поджидал Нину недалеко от ее дома. Она вышла гораздо раньше назначенного времени, подбежала к нему, спросила с тревогой:
– Что-то случилось?
– Соскучился, – сразу сказал Андрей, чтобы рассеять ее опасения.
Она вся засветилась от радости:
– Я тоже.

Пошли, не сговариваясь, в сторону парка, где можно было прогуляться и спокойно поговорить.
– Как твой отчет? – поинтересовался Андрей.
– Поставили «отлично».

Поговорили о сдаче отчета и о многом еще, о чем хотелось сказать друг другу. Андрей спросил и о следственном эксперименте, который пообещала Нина Иванниковым. Она рассказала. Андрей похвалил, но посоветовал на будущее быть осторожней и не предпринимать таких рискованных действий в одиночку. Признался:
– Знаешь, я тогда так испугался за тебя. Боялся, что Ольга Леонидовна на тебя набросится, а я не успею.

Нина даже остановилась, потрясенная:
– Что значит «набросится»? Она же моя учительница!
– Ну и что? Даже родственники…
– Она – моя учительница, – повторила Нина, вкладывая в это слово все свое уважение к человеку, который ни в коем случае не может причинить ей зла.

Андрей молча смотрел на нее, такую еще неопытную и чересчур доверчивую. А она, похоже, его жалела, спросила, словно о большом недостатке:
– Ты совсем никому не веришь?
Андрей неопределенно пожал плечами.
– Понятно, – вздохнула Нина. – Профессия такая.
Он засмеялся, обнял ее:
– Тебе – верю.

Было уже поздно, когда они подошли к ее дому. Остановились.
– Пригласишь? – спросил Андрей.
– С удовольствием, – ответила Нина. – Напою чаем, с пирогами. С мамой познакомлю.